Избранные письма разных лет - [3]

А с твоим мнением о С. Городецком я совершенно согласен и изумлен верностью твоего определения. — Очень хорошо ты понимаешь Городецкого.

* * *

О твоих стихах. 1-е из них: «Прикованный к постели…»[30] мне нравится. Только это не из лучших твоих стихотворений — жало в нем маленькое и жалит слабо.

«Я ухожу и вижу вновь…»[31] мне представляется риторическим и холодным. Деланность его не украшена необычайно­стью или каким-нибудь хитрым выпадом, как деланные стихотворения Мандельштама. «Изначальная» — трафарет и неубедительный трафарет. Я не умею разбираться в тонкостях, «Владычица» с «Пеннорожденной» для меня звучит невкусно. «Дар певца, как свет венчальный»[32], что это значит? Чего увенчивает дар певца? Смерть или любовь, или и то и другое? Это стихотворение, конечно, заключает в себе некий тайный смысл, но он от меня скрыт, и, с моей точки зрения, оно плохо.

* * *

«Все утро Бог томил меня»[33] моему разумению тоже не раскусить. От предыдущего оно отличается (для меня) тем, что за ним я чувствую нечто, но не понимаю. Само по себе без «нечто» оно мне нравится, но и не слишком нравится. «Усталый вышел на балкон…»[34] Мог выйти и ты, мог выйти <свет?>. Это глупая придирка, пожалуй, но мне неприятна такая неточность – Полонским[35] пахнет. Если ты сравниваешь рост <толпы?>, зву­ки города и пр. с морским прибоем, <ч>то понятно и довольно избито, то почему это море в следующей строке стало голубым? День как лед, значит холодный день, а по стихотворению не видно, что он холодный.

* * *

Благодарю за разбор стихотв<орения>. Некоторые замечания о нем сделаю после. Почему ты не хочешь делать вывода — г. е. хорошо стихотворение или плохо, нравится или нет тебе. Я просил бы тебя делать это, когда будешь разбирать другие мои стихотворения >. Посылаю тебе еще стихов.[36]

Твой Г. Иванов.

P. S. Где теперь Кузмин?[37]

5. А. А. Блоку [38]

<Начало сентября 1912>

Я не знаю, Александр Александрович, по какому праву я надоедаю Вам, видевшись с Вами всего два раза в жизни[39], но ведь Вы относитесь ко мне хорошо не как к поэту, а к человеку просто, и это, вероятно, дает мне право стыдиться Вас меньше других, т. е. не в праве тут дело, Вы простите, я худо выражаюсь, в особенности когда и самыя чувствования смутны.

Я взял у Вас денег, не отдал их и прошу еще денег. И для соблюдения приличий пишу о разных смутных вещах. Ведь Вы и так можете подумать и еще хуже можете подумать, этого-то я и боюсь. И прошу Вас, милый Александр Александрович, если не можете дать денег или дадите их, все равно, скажите, что верите моей порядочности.

Мне нужно еще 70 рублей. С января я буду иметь место — мне почти наверное обещали — буду иметь место рублей в 40 [40]. И я буду выплачивать Вам по 10 рублей в месяц.[41]

Тогда уж я выплачу и те 20, взятые мною раньше [42]. Иначе я не могу, к несчастью. Когда я брал у Вас деньги весною [43], я рассчитывал на сестру [44], но она потеряла место и ей самой трудно.

Мои обстоятельства очень изменились со времени нашей последней встречи.

Денег, о которых я говорил Вам, не оказалось, об университете думать нечего. Если мы увидимся и если Вы захотите, я расскажу Вам обо всем, только это тяжело и неинтересно. Пишите, пожалуйста, сюда заказным.

Георгий Иванов.

Почтовая станция Гедройцы, Виленской губ. Г. В. И.

6. Н. С. Гумилеву [45]

<Весна 1913>

Многоуважаемый Николай Степанович,

Прошу Вас, поместите, если найдете возможность, в «Аполлоне» мое письмо.[46] Посредством него я хочу отделить свое имя от ряда новых выступлений футуристов[47], которые, как мне сообщили, готовятся в ближайшем будущем [48]. Манифест «Ego» рассылается до сих пор [49], и так как я ничем не подчеркнул своего выхода из «ректориата»[50], многие, вероятно, сочтут меня участником вышеупомянутых скандальных выступлений.

Преданный Вам

Георгий Иванов.

Летний адрес: Почт<овая> ст<анция>Гедройцы, Виленской <гу6.>.

7. А. А. Блоку [51]

< Начало марта 1914>

Многоуважаемый Александр Александрович.

Прилагаю корректуру моей повести, которая будет напечатана в апрельской книжке. Я Вам должен 45 рублей, и вот, если Вам не трудно, пришлите мне еще 15 сейчас[52], я в них очень нуждаюсь. Если Вас не затруднит это, значит я буду должен 60. За повесть следует 150 р. — и мне будет легко отдать эти деньги в середине апреля[53]. Вы понимаете, — только то, что в близком будущем я смогу заплатить Вам свой долг, — позволяет мне к Вам обратиться с этой просьбой.

Георгий Иванов.

Если Вас не будет дома — оставьте, пожалуйста, у <нрзб.>. Я приду завтра днем.

8. А. А. Блоку [54]

<Начало лета 1914>

Многоуважаемый Александр Александрович,

У меня есть Ваша книга с надписью — на память о разговоре 5 марта[55] — может быть, Вы помните немножко этот разговор. Мы его не кончили, и был это не разговор собственно, а томление. Я заходил к Вам несколько раз с целью его продолжит, но попадался как-то все неудачно. И вот теперь, если, конечно, у Вас есть желание и время, не продолжим ли мы его? Я так часто в ужас прихожу при мысли, что я бездарность, самая жалкая бездарность, из таких, про которых говорят, что «он вообще одарен…» и нет-нет ночью да и выплывет в душе убедительная и склизкая рожа этого сознания. Но дело собственно не в том, что бездарность, а в том, что не знаешь, как жить, как думать, пусть мальчишка я, но Господи, хочется же жить не <нрзб> верить хочется. А во что? И как?