Избранные письма разных лет - [2]

Милый Алексий Димитриевич!

Благодарю за брань. Ваша строгость не особенно строга и скромность безгранична, но позвольте узнать, благодаря чему Вы заключили, что я формой легче Вас владею?

Хорошо и барахтаться, хорошо и кулем лежать на дне, я думаю. Ибо куль на дне (быть им) завиднее доли пузыря на поверхности водной. Усы у меня есть, и теперь уже и я с удо­вольствием выщипал бы их и без сонета[13]: больно безобразны, козлиная шерсть на хвосте. Вы правы, по-моему, относительно всего, за исключением следующего: «…есть две строки, поедающие друг друга (сомневаюсь и верю)». Тут не съедает веру сомнение, а наоборот, я верю в то, что заставляет меня сомневаться в прежней вере. Комета — несет ужас и кровь, и царство черного царя, и озеро мне, испуганному и смущенному всем этим, кажется не озером, где возятся караси и пр., наибезобиднейшим мокрым местом, а Летой. Есть ли стихи в «Аполлоне» за август (я подписался только на полгода) и чьи? Скажите, что Вы думаете о <нрзб.>? Вы читали ли новую брошюру И. Северянина — «Ручьи в лилиях»?[14] Там и плохие и очаровательные стихи и последних больше. Право, мне кажется, И. С. поэт и настоящий поэт, а не версификатор только. Поносящие его в газетах — слепы, а Гумилев похвалить не смел, а браниться хотел и написал нечто…[15]

Теперь вопию к Вам, Алексий Димитриевич, кажется, я сообщал уже Вам зимою, что корпус мой мне, пожалуй, придется вследствие различных причин оставить. И вот пришлось.[16] Буду готовиться к экзамену зрелости, экстерном при каком-нибудь реальном <училище>, но пока есть мне и нить нужно, на шее родных сидеть неудобно, да и у них денег негусто и приходится искать занятий. Может быть, посоветуете что-либо. Может быть, у Вас в ст<раховом > обществе найдется место рубл. 25. 15 р. я буду получать пенсию, на ученье есть немного денег. Проживу.

Пишите сюда.

Вас любящий Георгий Иванов.

Пишу заказным, ибо местный почтовый начальник проявляет любопытство. Надо ему намекнуть на это, и поэтому несколько писем подряд пишу заказным.

3. А. Д. Скалдину [17]

23 сентября 1911

Милый Алексий,

Твои упреки, конечно, основательны, но мне казалось, что я уже говорил тебе зимою об этих причинах. Первая – я считаю даром потерянным время, пройденное мною в корпусе (5 лег). — Ибо неучем я остался во всех смыслах, а таковым быть не хорошо. В ноябре мне исполнится 17 лет, К 20 год<ам>, следовательно, я кончу корпус [18], буду основательно знать равнения и что еще? Тогда гораздо труднее будет мне выкарабкиваться. Вторая — в стенах корпуса я не имею возможности вести сколько-нибудь осмысленную жизнь, — даже читать можно только го, что разрешается моим воспитателем, стариком милым, но благонамеренно-тупым, как и все. К числу книг запрещенных относятся, между прочим; «Воскресение» Толстого и радишевское «Путешествие», и «Герцогиня де Лявальер», сочинение госпожи Жанлис (одобренное цензурным комитетом 1803 года) [19] как роман эротический. Третья – военная служба и среда мне противны, в корпус я попал по недоразумению и на каждого гимназиста или прыщавого молодого человека в партикулярном платье гляжу завистливыми глазами обделенного. Ну вот и все.

То, что я ждал и жду Твоего ответа, как я думал, ясно т что я к тебе обратился с просьбой, Одного я только не понимаю, зачем ты предлагаешь мне запомнить, что ты не чародей и т.д.

Послушай, если тебе придется отбывать воинскую пови<нность>, делайся вольнопределяющимся или кондуктором [20] – все-таки лучше, чем просто быть солдатом. И потом солдата могут услать Бог знает куда. Вот еще – если тебе неудобно держать экзамены, то можно прикомандироваться к какой-нибудь канцелярии. Пиши мне о себе. Бога ради.

Да корпус формально я еще не бросил – а нахожусь в отпуску но болезни. Числу к 10—15 октября приеду в Петербург.

Тебя любящий Юр. Иван<ов>[21].

4. А. Д. Скалдину [22]

5 сентября <1912>

Милый,

О цехе [23]

В. Гиппиус [24], по-моему, вовсе не отрицательная величина. Ты, вероятно, не знаешь его первых стихов и поэтому относишься к нему так презрительно. Он немного деланный, но острый поэт. Его стихи волнуют, имеют свои особенности, свои темы и образы. Мне кажется, этого достаточно, чтобы признать эпитет «отрицательная величина» неосновательным по отношению В. Гиппиуса.

О Кузьминой-Караваевой [25] я говорить воздержусь – скучно о ней говорить! — Но нельзя отрицать и в ней поэтического дарования. В «Скифских черепках» есть стихотворения не чуждые прелести, напр<имер>: «Смотрю, смотрю…»

Меня привела в недоумение твоя фраза: «Но как склеить Нарбута[26] с Ахматовой?» Я не понимаю, зачем их клеить, и что ты под склеиванием подразумеваешь?

Кроме Ахматовой, Нарбута, Зенкевича[27], есть в цехе еще хорошие поэты, не упомянутые тобой или упомянутые вскользь. Это Мандельштам, Моравская…[28]

Не знаю, глуп или нет Гумилев — это трудно решить в такое короткое знакомство, как мое с ним, да и не мне решать. Но талант Гумилева мне кажется не маленьким, как ты утверждаешь, язык его не хуже брюсовского, а неудачные вещи можно найти у кого хочешь, к тому же «Дон Жуан в Египте»[29] — шалость пера.

А с твоим мнением о С. Городецком я совершенно согласен и изумлен верностью твоего определения. — Очень хорошо ты понимаешь Городецкого.