Избранное - [83]

Шрифт
Интервал

Но Александр Александрович не дослушал. Он торопливо сошел со ступенек крыльца и, споткнувшись в темноте, чертыхнулся с детской обидой и злобой.

Дуня немного постояла в дверях и вернулась в помещение. Ее муж не впервые уходил таким образом. Она знала, что он отправился в старую людскую баню за скотным двором, где садовник Андрей с некоторых пор в большой тайне — однако известной всем на усадьбе — гнал самогонку. Он первым перенял у вернувшегося из плена солдата это неслыханное прежде в наших местах искусство.

Идти за мужем, пытаться вернуть, было бесполезно. Она не раз безуспешно пробовала его остановить. Лишние упреки и брань. Александр Александрович сделался непомерно упрямым, и Дуня утратила надежду его образумить, хотя в этом и себе не признавалась. Одно время она мечтала о ребенке, возлагая на него какие-то упования, но ее ослабевший, больной муж давно уже перестал ее замечать.

С тех пор как ее муж запил — больше не таясь и не сдерживаясь, — к Дуне, под видом сочувствия и внимания, стали приставать все мужики на усадьбе. Александра Александровича как бы заживо сбрасывали со счетов, хоронили при жизни. И это угнетало и мучило ее более самых грубых предложений: боже мой, боже мой, неужели нет способа спасти ее бесталанного, слабовольного Сашу?

10

Крохотная трехлинейная лампа давно коптела, и язычок пламени за черным стеклом едва краснел. Немного света давала топка под небольшим закрытым котлом. Отблески от горевших дров ложились на затоптанный пол, темневшую в углу бочку и лавки с деревянными шайками и сухими вениками.

Крышка на котле тщательно обмазана глиной, укреплена палкой, упертой в низкий потолок, — упаси бог, вырвется наружу драгоценный пар!

В бане угарно и стоит тяжелый запах пригоревшей барды. Крохотное окошко бани заткнуто мешком.

Бражники расположились на полу против топки. Между ними — глиняные плошки с огурцами, какая-то снедь, ломти хлеба, смутно поблескивает захватанный стакан. Второй стакан подставлен под отверстие трубки, из нее капает жидкость — коричневая, теплая. Именно от нее исходит этот тошнотворный, тяжкий запах.

Пируют зачинщики сего предприятия — Андрей, его дружок чернобородый Семен и Александр Александрович.

— Ты, к примеру, барин, а с нами вместях это самое зелье пьешь, значит, и выходит, что у нас тут все ровные, полная революция, — неторопливо и обстоятельно, как всегда, журчал конюх, то и дело останавливаясь, чтобы сплюнуть или потянуть из носогрейки, шкворчавшей, как сало на противне. Казалось, слова с трудом продираются сквозь заросли его бороды. — Вот только если ты завтра, будем говорить, пойдешь к братцу, повинишься, скажешь, то да се, он тебе сотню отвалит, мало — две: «На, Ляксандра, живи в полное удовольствие, только не срами фамилию!» А если я сунусь, он мне, пожалуй, под зад коленкой поддаст — ступай, скажет, мужлан неотесанный… Опять, значит, на старый прижим все оборачивается…

— Ерунда! Выдумал! В чем мне виниться? Может, он больше передо мною виноват, ты почем знаешь? Не жени он меня тогда, я бы… я бы… — Александр Александрович говорил запальчиво, сильно жестикулируя. В отличие от своих собутыльников, сидевших на полу, он примостился на низенькой скамейке, так что его остро торчавшие колени заслоняли лицо. Голос его осип, и чем громче он старался говорить, тем больше срывался. Это дополнительно раздражало Александра Александровича, и без того сильно взвинченного. От выпитых с величайшим отвращением двух-трех стаканчиков его мутило, попадавшие чуть не под ноги плевки Семена заставляли вздрагивать.

— К черту все, к черту, — скороговоркой выкрикивал он минуту спустя. — Все — политику, жизнь, справедливость, музыку, ум, талант, душу…

— Легше, Ляксандрыч, — спокойно и доброжелательно вставил Андрей. Он в эту минуту стоял на четвереньках, раздувая глохнувший огонь под котлом. — А как же с водочкой моего завода, ее тоже к черту?

Помолчали. Александр Александрович рассмеялся.

— Правильно, в этом тоже протест: правительство не вырабатывает, сами гоним! Дух вольности… как это — новгородская вольность! Да… впрочем, я куда-то заехал… — Александр Александрович устало опустил голову и сидел некоторое время поникший, закрыв лицо руками.

— Ослаб он вовсе, — вполголоса проговорил Семен. — Натекло там, Дрюха? Налей мне, что ли… Все равно, семь бед — один ответ: барин прознает — по голове не погладит!

— Он не уезжать ли собрался, — так же тихо проговорил Андрей, подставляя под трубку порожний стакан и передавая наполовину полный конюху. — Я ему нынче показываю стеклянный ящик — сам смастерил по чертежу из журнала, — а он даже не взглянул хорошенько и говорит: «Не знаю, Андрей, придется ли еще кактусы выращивать». Так что не лыжи ли он отсюда навастривает?

Семен ответил не сразу:

— Нынче уедут, завтра возвернутся. Их отсюда не так просто выкурить.

— Ты не ждешь ли, что и царь обратно будет? — Андрей с любопытством взглянул на своего дружка.

— А как же иначе? Беспременно господа его снова посадят, не Николая, так другого. На мужицкую шею всегда найдется кто-нибудь сесть… — Семен говорил веско, с неколебимой уверенностью, сам себя слушая с удовольствием. — Хоть переверни всю Расею, на попа ее поставь, все одно весь свет на мужике будет ездить…


Еще от автора Олег Васильевич Волков
Погружение во тьму

Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.


Москва дворянских гнезд

Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.


Рекомендуем почитать
Так это было

Автобиографический рассказ о трудной судьбе советского солдата, попавшего в немецкий плен и затем в армию Власова.


Генерал Том Пус и знаменитые карлы и карлицы

Книжечка юриста и детского писателя Ф. Н. Наливкина (1810 1868) посвящена знаменитым «маленьким людям» в истории.


Максим из Кольцовки

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Песни на «ребрах»: Высоцкий, Северный, Пресли и другие

Автором и главным действующим лицом новой книги серии «Русские шансонье» является человек, жизнь которого — готовый приключенческий роман. Он, как и положено авантюристу, скрывается сразу за несколькими именами — Рудик Фукс, Рудольф Соловьев, Рувим Рублев, — преследуется коварной властью и с легкостью передвигается по всему миру. Легенда музыкального андеграунда СССР, активный участник подпольного треста звукозаписи «Золотая собака», производившего песни на «ребрах». Он открыл миру имя Аркадия Северного и состоял в личной переписке с Элвисом Пресли, за свою деятельность преследовался КГБ, отбывал тюремный срок за изготовление и распространение пластинок на рентгеновских снимках и наконец под давлением «органов» покинул пределы СССР.


Экран и Владимир Высоцкий

В работе А. И. Блиновой рассматривается история творческой биографии В. С. Высоцкого на экране, ее особенности. На основе подробного анализа экранных ролей Владимира Высоцкого автор исследует поступательный процесс его актерского становления — от первых, эпизодических до главных, масштабных, мощных образов. В книге использованы отрывки из писем Владимира Высоцкого, рассказы его друзей, коллег.


Неизвестный Дзержинский: Факты и вымыслы

Книга А. Иванова посвящена жизни человека чье влияние на историю государства трудно переоценить. Созданная им машина, которой общество работает даже сейчас, когда отказывают самые надежные рычаги. Тем более странно, что большинству населения России практически ничего неизвестно о жизни этого великого человека. Книга должна понравиться самому широкому кругу читателей от историка до домохозяйки.