Избранное - [81]
— Эк сказали! По-вашему, мы, не закончив войну с Германией, начнем гражданскую?
— Не знаю, как это по-господски называется, а только без крови не обойтись.
— Один в поле не воин.
— Зачем один! И нас не так мало, а главное — капитал пока в наших руках, а с деньгами все можно — будут и люди и винтовки. — Буров всем тяжелым телом навалился на стол и заговорил тихо, в упор: — Я вчерась, Петр Александрович, исправника из соседнего уезда встретил, может, знаете, каминского барина? Он к себе меня зазвал, потом велел знакомых помещиков объехать. Дело вот какое, — уже вовсе шепотом заговорил Буров. — Есть, оказывается, на мужиков узда. Будто на юге где-то, кажись в Курской губернии, помещики обчество красного петуха составили…
— То есть как? Поджигательское, что ли? — ужаснулся Балинский.
— Вот именно, для поджогов. Деревни известили: ежели будет какое насилие, потравы, порубка, захваты полей или покосов — виновной деревне гореть! И помогло. С одного хутора помещицкий скот мужики угнали, их за то спалили и — шабаш! На двадцать верст кругом тихо стало.
— Это бог знает что, господин Буров! Как вы решаетесь мне такое предлагать? Неужели вы подумали, что я пойду поджигать избы?
— Зачем вам идти! Да вы толком и спалить не сумеете. Кому поручить, найдем. Хотите — в вашем Кудашеве десяток охотников найду… Подожгут и молчать будут…
— Что за бесчеловечность — ворует или подстрекает один, а пострадают все!
— Некогда разбирать, коль за горло взяли!
— Нет, Николай Егорович, увольте, ни я, ни мои сыновья на подобное дело не способны.
— Вам и делать ничего не придется, поймите. Будьте в стороне, я без вас и ваших барчуков обойдусь, — с досадой воскликнул Буров и даже пристукнул по столу кулаком. — К вам одна просьба: лично объявить мужикам, что устроилось такое обчество. Вам они поверят, а меня — не послушают.
— Да поймите! — Балинский вскочил с кресла, ошеломленный дерзостью Бурова, осмелившегося предложить ему участвовать в каком-то разбойном предприятии. — Поджог — это преступление, за него каторга…
— Какая там каторга! Ее распустили — каторжане вокруг нас орудуют, что хочешь делай! — Буров тоже встал и шагнул к Балинскому. — У вас, Петр Александрович, тоже семья не маленькая: будем сложа руки сидеть, все по миру пойдем.
— Воля ваша, Николай Егорович, мне совесть не велит участвовать в подобном деле. Если быть междоусобной войне — не я начну воевать со своими крестьянами, с которыми прожил жизнь добрыми соседями.
— Как угодно, барин, а только о совести нынче лучше не упоминать. И про доброе соседство мужицкие спины наверняка лучше помнят, чем господа! — уже не сдерживаясь, повысил голос Буров. — Они вам то припомнят, чего и не было никогда. На кудашевской сходке вас мужики последними словами ругают, сходите, послушайте, как честят! Коли было что хорошее, то давно прошло и быльем поросло.
Петр Александрович растерянно молчал.
— Ну что ж, я поеду. Не серчайте, коли погорячился. Ведь у меня, Петр Александрович, семья какая — восемнадцать душ кормлю. Суке и то своих щенков жалко, верно? Как вся эта кутерьма завелась, я, ей-ей, не в себе хожу. С мужиками полная неприятность, теперь с деньгами караул кричи — навыпускали бутылочных ярлыков. Что с ними делать — стены оклеивать? С кругу жизнь вовсе сбилась… Эх, Петр Александрович, себя пожалейте, одумайтесь. Теперь по-хорошему да уговорами ничего не сделаешь. У вас молодежи полный дом, винтовки есть, всякое оружие… Да мы такого страху на лапотников нагоним, что к нам в лес по грибы не сунутся!
Буров неловко сунул Балинскому свою потную, тяжелую лапу, надвинул глубоко на глаза картуз и, ступая так же твердо и решительно, быстро вышел из комнаты.
Сильно расстроенный Балинский поднялся в свою рабочую комнату, наполненную принадлежностями охоты, рыбной ловли, фотографиями и наборами дорогих столярных и слесарных инструментов, какими столичные магазины того времени соблазняли аматеров[9] ручного труда. Он выбрал несколько складных удочек, покрытых особым лаком, и отправился на речку.
Куклинскому деду Фаддею шел сто девятый год. Раза два в лето он приходил на усадьбу Балинских, отстоявшую за семь верст от его деревни. Дойдя до кухонного крыльца — цели своего путешествия, он сразу же опускался на ступени, словно его дольше не держали ноги.
Старик приносил гостинец: одну-две кое-как сплетенные корзинки — барышням ходить по ягоды. За них его одаривали несколькими рублями.
Что деду Фаддею было действительно так много лет, не поленились проверить молодые господа, для чего нарочно съездили в приходскую церковь. Там в толстых рукописных книгах, переплетенных твердой кожей, в тех знаменитых метрических записях, куда с петровских времен вносился каждый ребенок подданных российских венценосцев, любознательные барчуки разыскали под 1809 годом выцветшую запись, свидетельствующую о том, что у Фаддея, крестьянина деревни Куклино, числящейся за отставным лейб-кампанцем Егором Майским, родился ребенок мужеского пола, нареченный Фаддеем же.
Появление деда на усадьбе всегда было событием, вызывавшим общее любопытство. Поглядеть на этот живой обломок старины стекались господа и прислуга, молодежь и детвора. Первой собиралась прислуга — судомойка, прачка, случившаяся на кухне птичница, сторож или егерь Никита. Кухарка торопилась вынести гостю отрезанный щедрой рукой ломоть пирога, проворная горничная бежала доложить о нем в большой дом.
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автором и главным действующим лицом новой книги серии «Русские шансонье» является человек, жизнь которого — готовый приключенческий роман. Он, как и положено авантюристу, скрывается сразу за несколькими именами — Рудик Фукс, Рудольф Соловьев, Рувим Рублев, — преследуется коварной властью и с легкостью передвигается по всему миру. Легенда музыкального андеграунда СССР, активный участник подпольного треста звукозаписи «Золотая собака», производившего песни на «ребрах». Он открыл миру имя Аркадия Северного и состоял в личной переписке с Элвисом Пресли, за свою деятельность преследовался КГБ, отбывал тюремный срок за изготовление и распространение пластинок на рентгеновских снимках и наконец под давлением «органов» покинул пределы СССР.
10 декабря 2015 года Петр Яшек прибыл в аэропорт столицы Судана города Хартум, чтобы вылететь домой, в Чешскую Республику. Там он был задержан суданской службой безопасности для допроса о его пребывании в стране и действиях, которые, в случае обнаружения, поставят под угрозу преследуемых христиан, с которыми он встречался. После задержания, во время продолжительных допросов, Петр понял, что в ближайшее время ему не вернуться к своей семье… Вместо этого Петру было предъявлено обвинение в многочисленных особо тяжких преступлениях, и он был заключён в тюрьму на 445 дней — только за то, что предоставил помощь христианам, преследуемым правительством Судана.
В работе А. И. Блиновой рассматривается история творческой биографии В. С. Высоцкого на экране, ее особенности. На основе подробного анализа экранных ролей Владимира Высоцкого автор исследует поступательный процесс его актерского становления — от первых, эпизодических до главных, масштабных, мощных образов. В книге использованы отрывки из писем Владимира Высоцкого, рассказы его друзей, коллег.
Книга А. Иванова посвящена жизни человека чье влияние на историю государства трудно переоценить. Созданная им машина, которой общество работает даже сейчас, когда отказывают самые надежные рычаги. Тем более странно, что большинству населения России практически ничего неизвестно о жизни этого великого человека. Книга должна понравиться самому широкому кругу читателей от историка до домохозяйки.
Книга рассказывает о жизни и творчестве ленинградского писателя Льва Канторовича, погибшего на погранзаставе в первые дни Великой Отечественной войны. Рисунки, помещенные в книге, принадлежат самому Л. Канторовичу, который был и талантливым художником. Все фотографии, публикуемые впервые, — из архива Льва Владимировича Канторовича, часть из них — работы Анастасии Всеволодовны Егорьевой, вдовы писателя. В работе над книгой принял участие литературный критик Александр Рубашкин.