Избранное - [14]

— Вы соорудили вокруг себя бастион из мелких, рассудочных правил и рецептов на все случаи жизни и полагаете, что в том и заключается нравственная высота, долг христианина! Да знаете ли вы, что такое подлинное сострадание, понимание чужих мук? Умеете ли протянуть тонущему руку так, чтобы он ее не оттолкнул, предпочитая погибнуть? Ваше снисходительное, холодное сочувствие — сплошное фарисейство, и я…

— Шура, брат, не надо! Зачем так зло говорить? Уйдем лучше! — перебил Петр Александрович, ласково взяв брата под руку. — Тебе нездоровится, пойдем…

— Нездоровится? Нет, Петя. Я болен, безнадежно, смертельно болен. И нет лекарства от моей болезни… особенно здесь! Я все, все потерял — сначала человека, потом себя!

Александр Александрович припал к плечу брата, уже плача. Они вышли в то время, как горничная уводила близкую к обмороку Юлию Владимировну.

В тот же вечер Александр Александрович уехал в уездный город, несмотря на уговоры брата и переданную ему просьбу слегшей Юлии Владимировны простить ее и не уезжать.

Репутация хорошего музыканта, а главное — не вполне достоверные слухи о консерваторской медали распахнули перед Александром Александровичем двери всех купеческих и дворянских особняков городка, в которых имелись девицы, предназначенные блистать воспитанием.

Новоявленный учитель на первых порах остепенился: его даже увлекло преподавание. Ему горячо захотелось обнаружить и разжечь в ком-нибудь из своих учениц искру того огня, который — он это хорошо понимал — почти заглох в нем.

Разочарование не замедлило наступить: уроки музыки были невольной данью принятым обычаям, никто не думал о ней серьезно. Александру Александровичу очень скоро опротивели занятия с нерадивыми ученицами, всячески отлынивавшими от них. Его особенно раздражало — а первоначально, пока не привык, — и бесило, когда ему навстречу в переднюю выходила с расстроенным лицом мамаша и, не дав снять пальто, выпроваживала вон под стереотипным предлогом мигрени у бедной, обремененной гимназическими заданиями дочери. Он знал, что едва за ним захлопнется дверь, как признательная девица, подглядывающая через замочную скважину, бросится на шею матери и они будут вместе потешаться, как ловко спровадили надоедливого учителя. А унизительный торг из-за почасовой оплаты, попытки церемонных родительниц выгадать при подсчете уроков!

Александр Александрович снова стал прибегать к своей утешительнице и нередко выпивал, отправляясь на уроки. Поведение его резко изменилось, он держался довольно развязно, нетерпеливо, грубовато разговаривал с родителями, ядовито бранил учениц за неприготовленный урок, за бездушную игру. Как-то раз он позволил себе вольность с купеческой дочкой, почти открыто вызывавшей его на далеко идущий флирт. Об этом рассказала горничная, подсматривавшая за парочкой у рояля по заданию барыни, имевшей основание неусыпно следить за поведением великовозрастной дочери. Происшествие разгласилось, Александру Александровичу стали во многих домах отказывать. Тем более что он нередко появлялся на уроки возбужденный, небрежно одетый, распространяя вокруг сильный запах водки.

Наступили трудные времена. Александр Александрович, порвавший с семьей брата, бедствовал. Слухи об этом доходили до деревни: там рассказывали, что молодой барин обносился, водится незнамо с кем и даже заглядывает в кабак, где покупает водку в складчину с босяками. Дальше людской эти сведения не проникали: Юлия Владимировна и слышать не хотела о нем, а Петр Александрович был в отъезде.

Лишившись уроков, Александр Александрович стал ходить играть на разбитом рояле в захудалую гостиницу, славившуюся тем, что в ней останавливался на пути в Москву и заказывал котлеты Пушкин. Таперу не возбранялось ходить по купеческим балам и мещанским свадьбам под хмельком — это даже придавало лихости его игре. С этих вечеров Александр Александрович, не умевший отказываться от угощения, уходил мертвецки пьяным. Случалось попадать в часть, ночевать на улице, просыпаться в горнице у подбиравших его сердобольных мещан. Репутация музыканта была окончательно загублена.

Он неминуемо погиб бы и сам, если бы не некоторые обстоятельства, повлиявшие на его судьбу и даже возбудившие было надежду на его выздоровление.

7

Как-то Дуня Серикова, телятница Балинских, возвращалась с мельницы, куда ездила за отрубями. В двух верстах от усадьбы Дуня наткнулась на Александра Александровича, спавшего в траве возле самой дороги. Он лежал навзничь, разметав руки, и то и дело тер одну о другую босые ноги, по которым бегали муравьи. Разбитые штиблеты валялись рядом.

Дуня остановила лошадь и, подойдя к спящему, долго и сосредоточенно разглядывала бескровное, испитое лицо. Складка между бровями придавала ему тревожное, напряженное выражение. Он дышал так слабо и незаметно, что девушка испугалась: жив ли?

Заношенный пиджак с рваными петлями, пожелтевший целлулоидный воротничок, прорехи сорочки и заплатанные обтрепанные штаны — все неопровержимо свидетельствовало бесприютность этого маленького взъерошенного человека, лежавшего в траве с беспомощно закинутыми вверх руками.