Избранное - [127]
На главной улице — единственной в городе, сплошь застроенной каменными домами, — в магазинах и лавках под свежевыкрашенными вывесками бойко торговали новоявленные коммерсанты. Причем на одном прилавке бывали выставлены самые, казалось, несовместимые товары: сахар и ситец, кожи и стопки школьных тетрадей. Торговцы брали без разбору все подряд, что только подвернется под руку и сулит барыши, зная наперед — после годов разрухи и застоя удастся сбыть любой товар. Да и торопились очень нажиться, скопить, заткнуть прорехи, пока можно, пользуясь моментом. Чуяли, насколько зыбки предоставленные им права, несовместимы с устоями, на каких воздвигалось новое государство.
На такой же главной улице в угловом двухэтажном доме был открыт купеческий старый ресторан — с облезлыми пальмами в новеньких кадках и накрахмаленными салфетками в желтых пятнах. Но мы с Юрой, сберегая скудные свои средства, лишь сунули нос в такое размашистое заведение. Подкреплялись на рынке с его изобилием невиданных сибирских угощений — шанег с черемухой, калачей, звеньев осетрины и прочей дешевой снеди. И мы отъедались, вознаграждая себя за дрянные харчи в дороге.
Нас, едва мы сошли с поезда и стали осматриваться — в какую сторону пойти? — повел к себе в домишко у привокзальной площади холодный сапожник, прибивший у Юры отставшую подметку. Во время этой операции они разговорились, потом Юра мне кивнул, и мы отправились вслед за своим счастливо обретенным квартирохозяином. Он — поручив кису с колодками и ведьму[14] товарищу по промыслу, мы — перекинув через плечо свой необременительный багаж. Было у нас по небольшому чемодану с бельем и узлу с постелью, связанному ремнями.
Дом оказался чистым, с застланными половиками горницами, хозяйка — легкой в обращении и внимательной. Она истопила для нас баню, поставила самовар, постелила, не скупясь на подушки и перины. Так что — живи, не думай! Но Юра, внешне покладистый и мягкий, был неумолим и тверд во всем, что касалось задуманного дела: никаких поблажек! На следующий же день он отправился к пристани наниматься в матросы: денег на билеты у нас не было, и мы еще в Москве решили, что устроимся на какое-нибудь судно.
Юре повезло: он в два счета договорился с капитаном буксирного парохода — тот взял его помощником кочегара, меня определил водоливом. Наш буксир, зафрахтованный «Интегралсоюзом», шел с двумя баржами в низовья, за Верхне-Имбатское, с солью, бочками и всякими товарами для рыбачьих артелей и промышленников.
Помню, как понравилось мне отведенное в кубрике помещение. Оно напоминало виденные в детстве матросские каюты на военном корабле. Низкое и уютное, хорошо освещенное иллюминаторами, с продуманным устройством вешалок, полок и всяких укладок, какие отличают жилье на судах: всему есть место, все под рукой, никакого беспорядка. Все шесть коек были заняты, но стояли мы в разные вахты, и толпиться вместе нам в каюте не приходилось. Капитан поддерживал на своей старой посудине морские порядки: койки у всех бывали заправлены преаккуратно, полы без соринки, всякая железка надраена. Кормила нас по очереди в тесном камбузе жена жившего в нашей каюте боцмана, плававшая с ним за кока. Юра сразу стал ее любимцем, и она наливала ему миску супа так, что ложка стояла.
Мне чудилось — не из-за мнительности ли? — что боцман приглядывается к нам с некоторым предубеждением. Или он вообще смотрел на всех недружелюбно и подозрительно? Был он, кстати, изрядный лежебока, распоряжался нами больше со своей койки. Развалясь на ней, он частенько вызывал к себе, стуча запасенной на этот случай палкой в низкий потолок — камбуз находился над каютой, — свою супругу. Мы тогда тотчас удалялись и возвращались только после ее появления на палубе.
Обстоятельства того плавания запомнились мне смутно. Вернее, их заслонила довлевшая мне неизбывная забота: внимание, все помыслы и силы уходили на откачивание воды из трюма баржи. Надо было тысячу тысяч раз приподнять и опустить длинный металлический рычаг насоса с рукояткой, обмотанной тряпьем и все равно врезавшейся в ладони. Они горели, точно их положили на раскаленную железину с острыми краями. Не помогали никакие рукавицы. И все время казалось, что за борт с каждым качанием сливается жалкая струйка, ковшик воды. А накопилось ее под настилом трюма бездонное море: сизифов труд!
Как пошевелиться утром, когда каждая мышца болит, хоть кричи? За длинную двенадцатичасовую смену я не раз приходил в отчаяние. Юра уговаривал меня не срамиться, пасуя перед первым испытанием. Я же готов был по-ребячьи взбунтоваться и послать все к чертям…
Юра молча отстранял меня и становился к насосу. Поплевав на ладони, начинал мерно и без видимого усилия качать. Мне становилось стыдно, и я снова, как прикованный к веслу на галере каторжник, брался за рычаг. И начиналось нескончаемое, изнурительное «вверх-вниз, вверх-вниз», пока… Пока я, черт побери, не втянулся и не стал легко, как косец играючи режет траву, держа одними пальцами ручку и косовище, качать без напряжения, механически. Даже забывая о том, что делаю.
Хриплое посвистывание и хлюпание под поршнем перестало дразнить, как насмешка над моими поклонами, а, наоборот, убаюкивало своим ритмом. Теперь уже кто-то другой, отдельный от меня, раскачивался всем телом у насоса: поклон — выпрямился, поклон — выпрямился. Сам же я то перебирал в памяти старые впечатления, то думал о предстоящих приключениях. Или непрерывно следил за медленно плывущими мимо берегами, манившими своей пустынностью.
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Книга А.К.Зиберовой «Записки сотрудницы Смерша» охватывает период с начала 1920-х годов и по наши дни. Во время Великой Отечественной войны Анна Кузьминична, выпускница Московского педагогического института, пришла на службу в военную контрразведку и проработала в органах государственной безопасности более сорока лет. Об этой службе, о сотрудниках военной контрразведки, а также о Москве 1920-2010-х рассказывает ее книга.