Избранное - [128]
Вдобавок капитан, не раз видевший со своего мостика безостановочную откачку воды на барже, послал боцмана ее осмотреть. Тот, кряхтя и чертыхаясь, полез в трюм, поднял где-то настил и обнаружил очень скоро течь у одного из рангоутов. Я же и помогал ее заделать. После этого приходилось откачивать воду лишь раз в сутки, и я справлялся с этим за час. Боцман, убедившись, что я умею держать в руке топор, мерекаю, как тесать и конопатить, смягчился, перестал покрикивать и зло прохаживаться насчет белоручек, «примазавшихся к рабочему классу»… Появились досуги, и я стал помогать Юре. Правда, в пути он легко управлялся со своими обязанностями — дрова так и летели в топку. Но на стоянках, где мы их запасали, ему доставалось, хотя Юра, на диво всем, поднимал и переносил в одиночку такие кряжи, какие и двоим едва под силу. Уже на второй или третий день плавания капитан стал уговаривать Юру остаться на судне до конца навигации, сулил прибавку. Потом предложил включить в штат, с зимовкой в затоне. И первый заронил у нас сомнение по поводу приисков.
— Туда, — уверял он, — идут одни отпетые бродяги, всякая рвань. Если вы что и намоете, хотя откуда там взяться золоту, коли старые хозяева полвека назад отступились, забросили — будете в старых отвалах крохоборничать, так и то отнимут у вас, украдут. Не то самих зарежут. В тайге управы не сыщешь…
Мы не поддавались.
Под конец нашего пребывания на «Красном речнике» пошла вольготная жизнь. Караван уже миновал устье Ангары. С невольным замиранием всматривались мы в крутые, покрытые дремучим лесом, уступы хмурых ее берегов. Где-то за ними, в глухих каменистых распадках прятались поселки золотоискателей, рисовавшиеся грязными и дикими.
Мы привыкли к работе, четким судовым порядкам, жили в чистоте, сытно, — и перемена немного страшила. К тому же у нас стало много свободного времени. Мы валялись на корме баржи, бездумно наблюдая жизнь непотревоженной природы, любуясь величественным речным простором, становящимся все более живописным. С командой мы сжились, перестали приглядываться и примеряться друг к другу. Но как ни жалко становилось расставаться с буксиром, мы мужественно отгоняли соблазн махнуть рукой на клондайкские планы и пуститься по дорожке, выглядевшей заманчивой и легкой. Много лет спустя я понял, что нас забрала в плен поэзия речного плавания, складывающаяся из ровности скольжения, тишины и непосредственного ощущения первозданной красоты природы.
— Пожалеете! — сказал нам на прощанье капитан, когда мы, уже сходив в город и оставив вещи в чайной, вернулись на пристань Енисейска проводить буксир. Дальше на север он уходил без нас.
Простились сердечно. Нам крепко жали руку, с сожалением вздыхали: «Эх, братишки, зря вы… Разве плохо вам было?» — продолжали уговаривать. Наверху у трапа пригорюнилась жена боцмана. Утирая фартуком слезы, говорила:
— Натерпятся они там, в какую страсть суются! Парнишки без опыта…
Еще не была изжита вековая, широко и твердо установленная разбойничья репутация приисков. Я даже подивился ее живучести.
Впоследствии я часто вспоминал все это — поднявший якорь буксир, взбурливший колесами воду у пристани; медленно двинувшиеся за ним спаренные баржи, вытянувшие заскрипевший на барабане трос; машущих нам с мостика капитана и команду… Но вот караван скрылся за поворотом реки, и мы начали медленно подниматься по песчаному въезду в город. Именно тогда судьбе было угодно распорядиться нами по-своему. Избрала она для этого средства, правда, старые, как мир, но испытанные и верные…
…Мы вышли из чайной и стояли, решая, откуда начать поиски квартиры. Вот тут и прошла мимо Анна Васильевна, мимоходом взглянув на нас и наши узлы с чемоданами. Надо сказать, что саквояж Юры — из дорогой английской кожи, с массивными медными застежками, — хоть и сильно потертый, выглядел солидно. Анна Васильевна потом призналась, что именно он бросился ей в глаза. Поколебавшись, она вернулась к нам и спросила: устроены ли мы с жильем?
Не только долгие годы, проведенные перед школьной аудиторией, но и врожденные свойства выработали у Анны Васильевны внушающую уважение манеру держаться. Она заговорила — сдержанно и вежливо, без тени фамильярности, — и мы сразу подтянулись. Отвечали смущенно и даже теряясь из-за своего малопрезентабельного облика. Задав еще несколько попутных вопросов и внимательно вглядевшись в нас вблизи — у нее были серьезные синие глаза, смотревшие мягко и доброжелательно, по-близорукому напряженно, — Анна Васильевна пригласила нас к себе.
По дороге объяснила, что дом после смерти родителей стал слишком просторным: живет она в двух комнатах вдвоем с унаследованной вместе с ним старой Глашей — Глафирой Яковлевной, прежней няней брата. Остальные от случая к случаю сдает.
Нам отвели светелку в мезонине, куда поднимались по лестнице из холодных сеней. Окна наши были обращены в крытый двор — настоящий сибирский просторный двор, открытый посередине и с лепящимися по всему периметру бревенчатыми помещениями — баней, стайкой, чуланами, кладовыми, разделенными лабиринтом узких темных проходов.
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.