Избранное - [126]
Я больше валяюсь на верхней полке и, неудобно свесив голову к окошку, часами слежу за расстилающейся во все стороны равниной с пожухлой травой и островками камыша над пересохшими озерками. Все живое попряталось от солнца. Лишь изредка увидишь ворону, взлетевшую от поезда: она редко машет крыльями и широко раскрыла клюв. Жара нестерпимая, и о ней всего больше обрывки вялых фраз, какими перебрасываются изнывающие, потные и истомленные соседи.
Едет народ самый пестрый. Такой спокон веку заполняет полутоварные поезда, идущие без расписания — когда доедет! — составленные из теплушек и допотопных вагонов четвертого класса, с обшарпанными нарами и черным от въевшейся грязи полом. Больше всего семейных, деревенских и городских, потянувшихся вслед за разведчиком — чаще всего отцом, — что уехал вперед и вызвал к себе остальных. Или едут коренные сибиряки, откочевавшие на запад в смутные годы гражданской войны и теперь возвращающиеся на свои места. Все они выглядят озабоченными, жадно слушают — не расскажет ли кто что обнадеживающее про будущую оседлость? Или так задумаются, что не докличешься. Несколько старых крестьянок в повойниках под косынкой, сборчатых широких юбках и сапожках с ушками на резинках больше молчат, присматривают за детьми, отбившимися от рук в этой муторной обстановке, и, когда зевают, торопливо крестят рот.
Мне кажется, у всех этих путешественников убеждение: они делают то, что им надлежит, знают свое назначение в жизни и — охотно ли, вынужденно ли — идут по ней своим определенным путем. Возле них вопиют легковесность моей затеи и общая шаткость моего существования…
— Мой-то навозил лесу на пятистенок, зимой будем дом рубить. Пока у брательника мужнина поживем. И сена на двух коров и коней накосил. Подыскивает — овечек в зиму пустить…
Это всем, кто только захочет слушать, рассказывает, окая и цокая, нестарая крестьянка с тяжелыми мужскими руками. На маковке у нее зашпилен малюсенький, перевязанный тесемкой пучок, вовсе не по крупным ее статям и широкоскулому лицу, которое она то и дело обтирает концами сбившегося назад платка. Я невольно завидую этим определенным рамкам, прочной форме, в которую должна уложиться жизнь этой женщины с тройкой сытых детей.
Соседка хвастает, что муж ее, ранее служивший конюхом в воинском присутствии, теперь состоит кучером при райкоме, начальство возит. Квартиру отвели, дрова готовые.
Юру, недавно демобилизовавшегося и одетого в галифе и гимнастерку, стянутую ремнем с пряжкой, зовет ехать с ним такой же вчерашний красноармеец, нахваливающий жизнь в родном алтайском селе. Он, несмотря на жару, не снимает с головы выцветшую, измятую буденовку, донельзя лихо сдвинутую на одно ухо.
— С войной да с этой заварушкой у нас половина деревни в девках засиделось. Тебе, Жора, невесту с ходу подберем. Примут в дом, а у нас живут, сам знаешь, справно, не как у вас в Расее…
Юра мягко отказывается. Притом улыбка — точно он всей душой рад бы поехать с пареньком за невестой, да вот нельзя ему, другие дела… Отчего мне такое никогда не удается?
Воин в буденовке находит и в мирной обстановке вагона случай проявить свою кавалерийскую лихость. Он оставляет в покое только заведомых бабок. И так как действует он с налету, не тратя времени на церемонные обхаживания, сразу дает волю рукам, привычно ищущим прорех в кофтах или забирающимся под подол, то и раздаются в вагоне попеременно возмущенные вскрикивания или смущенный шепот, уговаривающий напористого кавалера выйти в тамбур или обождать сумерек. Целомудренный Юра снисходительно улыбается, слушая, как я возмущаюсь бесстыдником. Он, вероятно, прав, указывая, что в вагоне все преспокойно относятся к бойкому малому: дело молодое!
…Посмотреть обстоятельно Красноярск нам не пришлось: надо было обжиться на приисках до наступления холодов. Город не походил ни на какой другой, виденный прежде. Его бесконечно длинные улицы, широкие, с дощатыми лентами мостков и деревенского обличия приземистыми, просторно стоящими домами, с глухими дворами за крепким заплотом, говорили о размахе, неведомом европейским городам. О какой-то самоуверенной обособленности жителей. И мы, прожив в Красноярске неполные два дня, бродили по нему с великим прилежанием.
Докатившиеся сюда с запада перемены как бы только затронули здешний устоявшийся и малоподвижный уклад. Они едва начинали размывать старые порядки. А пока продавцы государственных магазинов походили на купеческих услужливых приказчиков; паперти церквей облепили нищие; из калиток на улицу выходили горожане в одежде дореволюционного провинциального покроя и оглядывались настороженно и хмуро.
Жили тут размеренно, неторопливо. Жизнью, по-сибирски обеспеченной и сытой, в условиях, позволявших запасаться нужным без московских гонки и напряжения. Мы видели, как в крепкие ворота домохозяев въезжают телеги с дровами, сеном, бараньими тушами и плетенками с рыбой. Тут по старинке набивали погреба кадками и ведрами солений, рубили и квасили капусту; круглый год обходились своей солониной, тешками и балыками красной рыбы; насыпали полные подполы картофеля. Везде по заплотам сушились рыбацкие снасти, берег Енисея был сплошь утыкан лодками, так что казалось, словно рыбачит весь город. Осенями выплавляли из тайги карбасы, груженные мешками с орехами.
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Книга А.К.Зиберовой «Записки сотрудницы Смерша» охватывает период с начала 1920-х годов и по наши дни. Во время Великой Отечественной войны Анна Кузьминична, выпускница Московского педагогического института, пришла на службу в военную контрразведку и проработала в органах государственной безопасности более сорока лет. Об этой службе, о сотрудниках военной контрразведки, а также о Москве 1920-2010-х рассказывает ее книга.