Избранное. Том второй - [18]

Шрифт
Интервал

Свернув к освещённому сельсовету, без стука вошёл.

Сазонов читал, напялив на нос тесные очки, которые при появлении Науменко поспешно сдёрнул и сунул в стол.

- Стихи вот читаю, – пробормотал он, прикрыв книгу. – Мыслей в них – прорва! Есть прямо мои мысли. Их, оказывается, за тысячи лет до нас высказывали:


Усталость – ложь. Я жить не устаю.
Всё в мире – жизнь. А жизнь – всегда дитя.
Оно ручонкой бьёт по хрусталю,
И чаша разбивается шутя...

- Удиви-ительная штука! Если с умом читать – на всё ответ сыщешь. Только неспокойно после этого. И обидно... Мы узнаём, а это ещё до нас знали... Забавно, а?

Науменко не ответил.

- Не спится?

- Поговорить надо.

- Приспичило?

- Дальше некуда. Ты вот очки носишь. Хоть бы раз через них присмотрелся. Что, мол, ты за человек, Науменко?

- Я и так вижу, – улыбнулся Сазонов. – В главном – наш человек. Конечно, не без вывихов... Так они у всякого есть.

- Смотря какие вывихи... Пью я... Знаешь от чего?

- Знаю. От несоответствия дел мыслям.

- Мудрёно говоришь.

- Что ж тут мудрёного? – пожал плечами Сазонов. – Думаете сделать так, а получается иначе. Вот и ломает вас совесть. Значит, чуткая она, отзывчивая...

- А тебя не ломает?

Сазонов, словно не слыша вопроса, открыл ящик стола и, достав из него дощечку с лобзиком, начал старательно выпиливать что-то.

- Боишься ты один на один говорить! – упрекнул Науменко.

- Вы сперва сами в себе разберитесь, – скрипя пилкой, отвечал Сазонов. – А потом поговорим. Когда в голове путаница – человек не знает, чего он хочет. И тут уж ничем не поможешь, сколько не старайся. А вы, как я понял, помощи хотите...

- Ничего я не хочу от тебя. И говорить больше не стану! Ты не только меня, ты себя боишься! Мешком из-за угла стукнутый...

Сазонов отложил лобзик, стряхнул с коленей пыль и опилки.

- Засиделись мы, – сухо сказал он. – Скоро утро...


Глава 9

Угрюм, ох угрюм Илья! И сколь себя помнит, весёлым не бывал. По пальцам можно пересчитать дни, в которые улыбался. А хотелось улыбаться, радоваться хотелось, если радость накатывала. Да полно, было ли такое! Может, от скуки чудак какой-нибудь, вроде Евтропия, про радость байку сочинил? Если и есть она на земле, радость, то ходит не по той дороге, которую топчут кривые ноги Ильи.

Большой рот его с двойным рядом зубов, заготовленных на двух едоков, приоткрыт в вечной страшновато-недоумённой гримасе. Над низким шишкастым лбом – грязно-седые космы. Калмыковатые глаза неподвижны и оживают лишь при виде доброго коня.

И ноги бубликом, и страсть к лошадям – отцово благословение... От матери-казашки досталась покорность судьбе и полурусское обличье. И ещё умение плодить детей.

Не сумев разродиться последним, жена, тихая, покорная бабочка, скончалась, оставив Илье трёх.

Надо бабу в дом принять, но кто пойдёт к многодетному! Фёклу пригласил – она переночевала, а утром высказалась: «По силе ты – вроде мужик, а запах козлиный. Хоть бы в бане его отпарил... Сам запаршивел и детей довёл...». Стукнуть бы её за это, но ведь и то верно, что детей запустил. Всё сам: шей, стирай и мой – а их трое. Тут ещё здоровье подшаливать стало.

Молодым был – коня себе присматривал. Приглядел у Мартына Панкратова жеребёнка, но попался. Смертным боем бил его Панкратов. Вот и сказываются теперь те побои.

Выплёвывая гнилую кровь, бессонницей бродит Илья то по ограде, то по избе. А на кровати, укутанный в лохмотья, льдинкой дотаивает мальчонка. Не успел родиться, сказали: «Не жилец». Но парнишка по сю пору живёт, только ножонками слаб. Летом кое- как ползает, а зимой и ползать не может. Испростыл, видно.

Тенью слоняется над умирающим ребёнком Илья. Седые космы почти касаются прозрачного детского лба.

Жалко! Много детишек похоронил и над каждым могильным холмиком отсиживал день, вечер, ночь. Светлыми червячками ползли по землистым щекам молчаливые, скорбные слёзы.

Когда схоронил первого, на кладбище пришёл Пермин, хотел силком домой увести.

- Не горюй, Илюха! Обратно не вернёшь...

- Уйди! – жутко проскрипел Илья. Голос нутряной, сиплый.

- Пойдём! – уговаривал Сидор. – За помин души выпьем...

- Уйди, – тем же леденящим душу голосом просил Илья.

- Ничего ведь не высидишь...

- У-ух, зануда! – выкрикнул Илья и швырнул в него могильным комком.

Отряхиваясь, сплёвывая землю, хмуро уходил Пермин, зажав в стиснутых зубах матерок. Скрытое молчаливое горе звероватого Ильи, с которым столько соли съедено вместе, смущало.

Бирюковат Илья, а на ласковое слово прилипчив. Для других таких слов у Пермина не было, а для Ильи находил.

Было время, когда за одно его слово пошёл бы Илья в огонь и в воду. Но Пермин туда не посылал. Услуги, которые оказывал Илья, были легче, выполнимее.

В молодости, бывало, друг без друга никуда. В драке плечом к плечу стояли. Оба жилистые, увёртливые, на кулачках опаснее их не было. Последний раз, помнится, на Фатеева насели. Скучно жить показалось тому в эти минуты... Ямин, подоспев, выручил. За это Пермин и обозначил Гордеево хозяйство кулацким. Но до выселения не дошло. Зато при хлебосдаче Пермин отыгрался.

- Ты картошку подмешивай! – сочувственно советовал Илья. Ямин, думая, что над ним издеваются, хмуро отмалчивался.


Еще от автора Зот Корнилович Тоболкин
Избранное. Том первый

В публикуемых в первом томе Зота Корниловича Тоболкина романах повествуется о людях и событиях середины XVII – начала XVIII веков. Сибирский казак-землепроходец В.В. Атласов – главный герой романа «Отласы». Он совершил первые походы русских на Камчатку и Курильские острова, дал их описание. Семён Ульянович Ремезов – строитель Тобольского кремля – главное действующее лицо романа «Зодчий». Язык романа соответствует описываемой эпохе, густ и простонароден.


Грустный шут

В новом романе тюменский писатель Зот Тоболкин знакомит нас с Сибирью начала XVIII столетия, когда была она не столько кладовой несметных природных богатств, сколько местом ссылок для опальных граждан России. Главные герои романа — люди отважные в помыслах своих и стойкие к превратностям судьбы в поисках свободы и счастья.


Пьесы

В сборник драматических произведений советского писателя Зота Тоболкина вошли семь его пьес: трагедия «Баня по-черному», поставленная многими театрами, драмы: «Журавли», «Верую!», «Жил-был Кузьма», «Подсолнух», драматическая поэма «Песня Сольвейг» и новая его пьеса «Про Татьяну». Так же, как в своих романах и повестях, писатель обращается в пьесах к сложнейшим нравственным проблемам современности. Основные его герои — это поборники добра и справедливости. Пьесы утверждают высокую нравственность советских людей, их ответственность перед социалистическим обществом.


Лебяжий

Новая книга Зота Тоболкина посвящена людям трудового подвига, первооткрывателям нефти, буровикам, рабочим севера Сибири. Писатель ставит важные нравственно-этические проблемы, размышляет о соответствии человека с его духовным миром той высокой задаче, которую он решает.


Рекомендуем почитать
Что мое, что твое

В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь — мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом — школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся — белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.


Черные крылья

История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.


Автомат, стрелявший в лица

Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…


Сладкая жизнь Никиты Хряща

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Контур человека: мир под столом

История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.


Женские убеждения

Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.