Избранное. Том второй - [174]
- Я не хотел... я не знаю, – подвывая, лепетал Ваня.
- В воду, сказано! Нну! – столкнув рулевого с берега, по-собачьи забившего волосатыми конечностями, сдёрнула с себя мокрую юбку и туфли, кинулась следом сама.
Подоспели вовремя. Художник и Димка изнемогали. То есть плыл, собственно, один Димка. Вениамин Петрович уже не подавал признаков жизни. За ним тянулся кровавый след.
Огонь
Они потерпели крушение напротив брошенной, но как ни странно, всё ещё не разорённой деревни. Дом на пригорке, высокий; крепкий, хранил вывеску на воротном столбе – «Сельсовет». Старушка, щёлкавшая от холода зубами, враз ожила, заразводила онемевшими щупальцами.
- Чо, Фима, обыгалась? – Анфиса Ивановна собралась было подсадить соратницу на крутое, в двенадцать ступенек, крылечко, но та, словно лягушка, вспрыгнула сама и в два приёма одолела немалую для неё высоту. – А ты резва, Фима, резва!
Фима заскочила вовнутрь. Следом внесли ослабевшего Вениамина Петровича. Его уложили на кучи старых газет, плакатов и журналов. Анфиса Ивановна стала промывать рану, а Фима металась по избе, в которой висели полуизорванные плакаты.
Художник был недвижим и кротко, словно бы во сне, постанывал. Сердце билось едва-едва.
- Сейчас бы травки ему, Фима. А ну-ка слетайте за сердешной травой! – приказала командорша своим сотрудникам.
Фима не слышала её и металась от плаката к плакату, что-то шепча себе под нос.
- Оглохла, что ль, Фимушка? Живо за травой! Я печку растоплю. Вишь все продрогли.
Димка, взъерошенный, мокрый, тоже трясся от холода, но был горд, что именно он спас художника. Досадно, что пришлось бросить в воду магнитофон, «Практику» и бинокль. Особенно жалко было бинокль, подаренный дедом. Магнитофон и фотоаппарат отец купит. А вот уж дед ничего не подарит, умер он. Он чем-то напоминал старого художника.
Ведь вот как бывает: встретил незнакомого человека и привязался к нему как к родному. Если б он только выжил! Это такой замечательный, такой щедрый человек! И друг настоящий.
Димка всхлипнул.
- Чо, паренёк? Струхнул малость? – командорша, проявившая редкую выдержку на воде, и здесь была истинной командоршей. – Теперь, голуба, всё позади. Вот только бы друга нашего отстоять! Плох он шибко! Крови потерял много.
Закончив перевязку, отыскала завалявшийся в припечке коробок с одной-единственной спичкой, тщательно отщепала от сухого полена лучину, обернув её бумагой.
- Поди-ка дровец принеси. Выбирай берёзовые, посуше!
Димка трижды сходил за дровами. Травница, расположив дрова в печке, чиркнула спичкой. Бумага взялась, огонёк лизнул бересту, лучину, заиграл, запощёлкивал. Из трубы выплеснулся голубоватый дымок. Веселее стало в неуютном заброшенном доме, словно в него вошёл звонкоголосый ребёнок. Он оживил всех, пробудил от тяжкого забытья Вениамина Петровича. Художник застонал, спросив чуть слышно:
- Где я?..
- На этом свете пока... – усмехнулась травница, ставя на загнёток чугун с водою. – А едва на том не очутился. Как себя чувствуешь?
- Неважно... То есть нормально, – стыдясь признаться в слабости, в боли, залившей всё тело, поправился Петрович. – А жаль...
- Чего жаль-то?
- Путешествие кончилось. И... похоже, навсегда, – закончил он шёпотом, вытянув вдоль тела большие синюшные руки.
«Руки-то как у него посинели!» – ужаснулся Димка и отвёл взгляд.
- Радуйся, что жив. А то бы уж рыб кормил, – сурово утешила Анфиса Ивановна, дивясь, что чудак этот при последнем издыхании жалеет не о жизни, а о каком-то путешествии. Да что с него возьмёшь? Всегда был с вывихами.
- А вы не горюйте, – успокаивая старого друга, залепетал Димка. – Мы ещё поплаваем. Обязательно!
- Вряд ли, Дима. Но это ничего, ничего, – улыбнулся он мальчику.
- Нну, закуксился, – строго нахмурилась командорша, кивая в Димкину сторону: мол, при нём-то зачем о смерти. – Я вот сроду на судьбу не приходила... А чего только не повидала: Крым, Рим и медные трубы...
- Да и я не прихожу. А всё-таки жаль. Так прекрасно всё начиналось.
- Вы отдохните, Вениамин Петрович! Чуть-чуть придёте в себя, и мы опять поплывём.
- Не судьба, Дима. Но это ничего, ничего, – опять забормотал художник, закрыл глаза и со стоном отвернулся. Жил, не отчаивался, а тут вдруг душой заскорбел, ослаб и на глазах превратился в старого, немощного человека, потерявшего веру в себя.
- Отойди, – шепнула Анфиса Ивановна. – Я наговор над ним почитаю.
Она быстро-быстро зашевелила губами, лопоча невнятные, таинственные слова; шёпот знахарки – как ни серьёзен был миг – вынудил Димку улыбнуться. А старик всё так же лежал лицом к стене и не шевелился.
- Он жив? – чуть слышно спросил Димка.
Командорша, взглянув на него, свела суровые брови, но ничего не ответила.
- Не бормочите. Я в ваши наговоры не верю, – отчётливо проговорил художник, и командорша споткнулась.
- Потому что без трав, – помедлив, сказала. – Настой приготовлю – уснёшь.
- Вы лучше о политике мне почитайте. Без газет скучно.
- Тут старые. Может, найду что интересное, – робко предложил Димка и, взяв наугад первую попавшуюся газету, прочёл: – Вот очерк. Какой-то Кузьмин пишет.
- Кузьмин? Это имя встречал... Враль он, по-моему. Но пишет интересно. Читай.
В публикуемых в первом томе Зота Корниловича Тоболкина романах повествуется о людях и событиях середины XVII – начала XVIII веков. Сибирский казак-землепроходец В.В. Атласов – главный герой романа «Отласы». Он совершил первые походы русских на Камчатку и Курильские острова, дал их описание. Семён Ульянович Ремезов – строитель Тобольского кремля – главное действующее лицо романа «Зодчий». Язык романа соответствует описываемой эпохе, густ и простонароден.
В новом романе тюменский писатель Зот Тоболкин знакомит нас с Сибирью начала XVIII столетия, когда была она не столько кладовой несметных природных богатств, сколько местом ссылок для опальных граждан России. Главные герои романа — люди отважные в помыслах своих и стойкие к превратностям судьбы в поисках свободы и счастья.
В сборник драматических произведений советского писателя Зота Тоболкина вошли семь его пьес: трагедия «Баня по-черному», поставленная многими театрами, драмы: «Журавли», «Верую!», «Жил-был Кузьма», «Подсолнух», драматическая поэма «Песня Сольвейг» и новая его пьеса «Про Татьяну». Так же, как в своих романах и повестях, писатель обращается в пьесах к сложнейшим нравственным проблемам современности. Основные его герои — это поборники добра и справедливости. Пьесы утверждают высокую нравственность советских людей, их ответственность перед социалистическим обществом.
Новая книга Зота Тоболкина посвящена людям трудового подвига, первооткрывателям нефти, буровикам, рабочим севера Сибири. Писатель ставит важные нравственно-этические проблемы, размышляет о соответствии человека с его духовным миром той высокой задаче, которую он решает.
Кабачек О.Л. «Топос и хронос бессознательного: новые открытия». Научно-популярное издание. Продолжение книги «Топос и хронос бессознательного: междисциплинарное исследование». Книга об искусстве и о бессознательном: одно изучается через другое. По-новому описана структура бессознательного и его феномены. Издание будет интересно психологам, психотерапевтам, психиатрам, филологам и всем, интересующимся проблемами бессознательного и художественной литературой. Автор – кандидат психологических наук, лауреат международных литературных конкурсов.
Внимание: данный сборник рецептов чуть более чем полностью насыщен оголтелым мужским шовинизмом, нетолерантностью и вредным чревоугодием.
Автор книги – врач-терапевт, родившийся в Баку и работавший в Азербайджане, Татарстане, Израиле и, наконец, в Штатах, где и трудится по сей день. Жизнь врача повседневно испытывала на прочность и требовала разрядки в виде путешествий, художественной фотографии, занятий живописью, охоты, рыбалки и пр., а все увиденное и пережитое складывалось в короткие рассказы и миниатюры о больницах, врачах и их пациентах, а также о разных городах и странах, о службе в израильской армии, о джазе, любви, кулинарии и вообще обо всем на свете.
Захватывающие, почти детективные сюжеты трех маленьких, но емких по содержанию романов до конца, до последней строчки держат читателя в напряжении. Эти романы по жанру исторические, но история, придавая повествованию некую достоверность, служит лишь фоном для искусно сплетенной интриги. Герои Лажесс — люди мужественные и обаятельные, и следить за развитием их характеров, противоречивых и не лишенных недостатков, не только любопытно, но и поучительно.
В романе автор изобразил начало нового века с его сплетением событий, смыслов, мировоззрений и с утверждением новых порядков, противных человеческой натуре. Всесильный и переменчивый океан становится частью судеб людей и олицетворяет беспощадную и в то же время живительную стихию, перед которой рассыпаются амбиции человечества, словно песчаные замки, – стихию, которая служит напоминанием о подлинной природе вещей и происхождении человека. Древние легенды непокорных племен оживают на страницах книги, и мы видим, куда ведет путь сопротивления, а куда – всеобщий страх. Вне зависимости от того, в какой стране находятся герои, каждый из них должен сделать свой собственный выбор в условиях, когда реальность искажена, а истина сокрыта, – но при этом везде они встречают людей сильных духом и готовых прийти на помощь в час нужды. Главный герой, врач и вечный искатель, дерзает побороть неизлечимую болезнь – во имя любви.
Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.