Избранное. Том второй - [12]
- Вавило-то у тебя из какой деревни? – держась за бока, захохотал Федяня Дугин. – Встречал я его где-то...
- На то и сказка, чтоб похожесть была.
- Вот кого рисовать-то надо, Лога, – кашлянул дед Семён. – А ты Наташку в пречистые девы возвёл.
- Таких токо и возводят.
- Катерина-царица всю Россию на перине профукала с кобелями, а от рисовальщиков у ей отбоя не было, – усмехнулся Евтропий.
Логин скромненько приткнулся в углу на перевёрнутой бадейке. Оказавшись в центре внимания, стал рассеянно пересыпать из кулака в кулак подсолнечные семечки. В густом прокуренном воздухе плыл неясный мерный гул. Подслеповато мигал фонарь, треща истлевшей тесьмой. Под хомутами возилась неуёмная ребятня. Логин отодвинулся подальше, куда не доставал свет фонаря.
- А ты не хоронись, – не отступал старик. – Всяку стервь рисуешь, а жисть нашу кто рисовать будет?
- Нарисуют ишо, – не признаете, – буркнул Логин и, поднявшись, вышел, сжавшись, как промёрзший воробушек.
Гул сразу стал гуще, напористей, точно его сдерживало присутствие Логина.
- Ушёл, нечиста сила! – перевёл дух Панфило и, дёрнув шеей, осенил лоб по-двоедански. Он побаивался больших внимательных глаз Логина.
- Неуж за колдуна примаешь? Сам-от больше на колдуна смахиваешь, – подбоченясь, сказал Федяня, всем своим видом показывая, что уж ему-то никакие колдуны не страшны.
Панфило, ещё раз перекрестившись, что-то прошептал в смолистую бороду и выскочил из конюховки.
- Ай да Федяня! – мотнул Прошихин выставленным вперёд ухом шапки. – Прямо под микитки поддел. Долго проздыхиваться будет!
- Жив ли, нет ли теперь Фатеев? – задумался калмыковатый Илья Бурлаков.
- Чёрта ль ему доспеется? – спускаясь из правления, кинул медвежковатый кривоногий Мартын Панкратов. – Таких палкой не убьешь...
- Хворым ведь увезли, – сдвинув шапку, почесал затылок Митя.
Он правду молвил. Фатеева увезли из этого дома недужным. Когда начали кроить колхоз, его хозяйство к той поре потощало, чуя опасные перемены, он давно обратил добро в деньги, деньги – в золото. Но в стойлах по-прежнему били копытами три жеребца, которых Фатеев самолично выкормил чуть что не с ложечки. Купил жеребятами, уплатив деньги немалые. Зато потом на этих великолепных зверей вся деревня любовалась. Перед выездом сам гривы расчёсывал, до блеска натирал блёстки на шлеях, а когда выезжал за ворота – сотни любопытных глаз глядели с восторгом и завистью. Закусив стальные удила, выгнув точеные лебединые шеи, кони рвали ременные вожжи, флагами вились по ветру гривы. Дюжина копыт едва касалась земли. И вот эти чёрные молнии достались колхозу. Двух из них пережгли и надсадили в тот же год. Не от этого ли предчувствия занемог тогда Фатеев?
Накануне раскулачивания вылетел он за околицу на разлюбезных сердцу вороных, не заметив, что из-под горы навстречу человек движется. Сбил – не оглянулся. Когда возвращался – человек всё ещё лежал на дороге. Хотел проехать мимо – духу не хватило. Оказалась Афанасея Гилёва. Отвёз её и до полуночи примачивал синяки и ссадины. Не помоги женщине в ту пору – кончилась бы: одна-одинёшенька жила. Пришла в себя – не упрекнула. Только спросила:
- Вышлют тебя?
- Тебе не легче, – хмуро отозвался Фатеев, сутуля широкий клин спины, остриём сходящий к поясу.
- Помнить буду, – вздохнула Афанасея. – Все забудут, одна я не забуду. Жизнь долгая... Мало ли что...
- Дура, – тускло сказал Фатеев.
Укрыв её цветным тряпичным одеялом, вышел и, тронув рысаков, тихим шагом проехал по деревне.
Дома, капая жиром на бороду, хлебал наваристые щи Панфило.
- Чего надо? – неприветливо взглянул на него зять. Всё простить не мог, как Ворон богатством своим кичился, больше года Наталью не отдавал. Правда, после пожара он стал сговорчивее. Были слухи, что «красного петуха» будущему тестю подпустил Фатеев же.
- Говорят, слышь, скоро раскулачивать начнут, – вытирая кусочком хлеба дно чашки, упредил Панфило.
- Далее что?
- Прибрал бы что можно пока.
- Пропади оно пропадом! – отмахнулась Наталья. – Всё одно сгниёт. А с собой много не возьмёшь. Да и не дадут активистики.
- Помалкивай, дочь! Что не надо, продать можно. Деньги не гниют.
- Бери, продавай. Мне не до продажи. Пусто здесь. Пусто! – хватаясь за грудь, вскрикнул Фатеев.
- Живы будем – обрастём! – спокойно сказала Наталья. – Из золота пока ишо нужники не ладят.
- Ты про добро-то всурьёз аль шутейно? – осторожно копнул Ворон. Он бы даже для дочери родной не расщедрился, не то что для зятя.
- Отшутился Петруха Фатеев! Сурьёзное время настало!
- Тогда я, слушай, возьму маленько?
- Отвяжись! – уронив голову на руки, бессильно лежавшие на столе, Фатеев забылся.
Открыв замок кованого сундука, Ворон стал жадно метать оттуда добротные суконные отрезы, нарядные рубахи, борчатки, бельё...
Нагрузив узел, взвалил на себя, сгинул в темноте.
Вернулся не скоро, весь в мыле, дыша тяжело, как загнанная лошадь.
- Ты, слышь, коней-то обезножь... Всё одно куманистам достанутся! – косясь на другой сундук, посоветовал.
- Молчи, старая мозоль! Я скорее тебя обезножу! – выкрикнув это, Фатеев странно скособочил рот и брякнулся об пол. На губах выступила красноватая пена. Лежал спокойно, нехорошо подогнув под себя ноги.
В публикуемых в первом томе Зота Корниловича Тоболкина романах повествуется о людях и событиях середины XVII – начала XVIII веков. Сибирский казак-землепроходец В.В. Атласов – главный герой романа «Отласы». Он совершил первые походы русских на Камчатку и Курильские острова, дал их описание. Семён Ульянович Ремезов – строитель Тобольского кремля – главное действующее лицо романа «Зодчий». Язык романа соответствует описываемой эпохе, густ и простонароден.
В новом романе тюменский писатель Зот Тоболкин знакомит нас с Сибирью начала XVIII столетия, когда была она не столько кладовой несметных природных богатств, сколько местом ссылок для опальных граждан России. Главные герои романа — люди отважные в помыслах своих и стойкие к превратностям судьбы в поисках свободы и счастья.
В сборник драматических произведений советского писателя Зота Тоболкина вошли семь его пьес: трагедия «Баня по-черному», поставленная многими театрами, драмы: «Журавли», «Верую!», «Жил-был Кузьма», «Подсолнух», драматическая поэма «Песня Сольвейг» и новая его пьеса «Про Татьяну». Так же, как в своих романах и повестях, писатель обращается в пьесах к сложнейшим нравственным проблемам современности. Основные его герои — это поборники добра и справедливости. Пьесы утверждают высокую нравственность советских людей, их ответственность перед социалистическим обществом.
Новая книга Зота Тоболкина посвящена людям трудового подвига, первооткрывателям нефти, буровикам, рабочим севера Сибири. Писатель ставит важные нравственно-этические проблемы, размышляет о соответствии человека с его духовным миром той высокой задаче, которую он решает.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.