Избранное. Том второй - [47]

Тинка догнала мужа.

— С какого конца начинать? — тихо и подавленно спросила она.

Русин ее не слышал. А может, слышал, но не понял вопроса — до такой степени он был погружен в свои мысли.

— А? Да! — он словно бы очнулся. — Начнем отсюда, тут удобнее… А можно и с другого конца, все равно…

Тинка таскала тяжелые снопы, одним рывком распускала пересохшие ржаные перевязи и, захватывая тонкими, но сильными руками большие охапки колосьев, равномерно расстилала их по всему току. Работа у нее как всегда спорилась, но сейчас Тинка о ней не думала. Все лето от темна до темна она старалась повсюду поспеть, все сделать и все устроить, потому что надеялась съездить на ярмарку в Бачковский монастырь. Она еще до свадьбы мечтала, как они с Русином сядут в арбу с высоким пестрым навесом, запрягут волов и съездят повеселиться на эту знаменитую успенскую ярмарку. Да и свекор до сих пор сам все время говорил об этом и уверял, что их отпустят. А тут, ни с того ни с сего… и так сердито… в церковь Русин, видите ли, не ходит, безбожником стал…

А Тинка мечтала побывать на ярмарке не только затем, чтоб повеселиться и отдохнуть после тяжелой работы. Ей захотелось принарядиться, показаться на людях, отомстить всем завистникам, которые так злобно оговаривали ее после помолвки.

И вдруг — свекор не позволяет! Для нее, молодой снохи, его слово — закон, и думать не смей его нарушить. К тому же сноха не имеет права сама заговорить со свекром, просить — и то не может. Как бы ее ни обижали, она должна работать изо всех сил, говорить тихо и ласково, всем улыбаться. Сейчас ее это особенно угнетало.

Холодность и придирки избалованного свекра вызывали у Тинки отвращение. Впервые со дня свадьбы она возненавидела старика, словно какого-то вампира, который только и думает, как бы убить чью-то радость. Душа ее кипела и возмущалась, но она не смела поделиться своей болью даже с мужем. У того тоже характер, глядишь, и поссорятся… Нет уж, лучше молчать и терпеть…

На первый взгляд, за обедом не было сказано ничего особенного, но все работали словно бы через силу. Старый Гашков молчал, сопел, развалившись на старом мешке в тени сарая, потом попытался крикнуть что-то веселое, пошутить, но из шуток его так ничего и не получилось. Наконец закончили молотьбу, вымели ток и собрались на ужин. Старая Гашковица приготовила вкусную обильную еду, но по обычаю извинялась за небогатый стол, — она, мол, не может угостить помощников как полагается, пусть уж они ее простят, старуху… Молотильщики уверяли, что ужин очень вкусный и что они очень довольны и едят с удовольствием. У всех немного отлегло от сердца, послышались разговоры.

Молодежь совсем развеселилась, когда Лоевица выставила на стол большой противень горячей рыбной запеканки, приготовленной на очаге под крышкой.

— Дети наловили, — объяснила она. — Возле мельницы, на удочку. Целый мешок приволокли. Я испекла для наших, а потом, думаю, дай занесу сватам, пусть и они отведают…

Первый попробовал горячей запеканки старый Гашков. Он одобрительно покачал головой и взглянул на Лоевицу.

— И рыба вкусная, и мастерица замечательная, — сказал он.

— Это ребятишки мастера, сумели наловить такой рыбешки, — попробовала Лоевица отвести от себя похвалу и отодвинулась, чтобы лучше видеть, как наработавшаяся компания уничтожает ее угощенье.

От запеканки оставалось меньше половины, когда отворилась калитка и из-за нее выглянул Илия Лоев. Он тихонько окликнул Русина. Тот, не дожевав куска, вскочил и шагнул было к калитке, но в это время старый Гашков повернулся и спросил, что случилось.

— Илия зовет зачем-то нашего Русина, — ответила Гашковица.

Гашков отбросил вилку с наколотым на нее куском и, резко обернувшись, крикнул повелительно:

— Русин! Сюда!

Русин смутился.

— Я только узнаю, зачем меня зовет Илия, — ответил он и снова шагнул к калитке.

— Сиди! — рявкнул Гашков и так властно указал на место, куда должен был сесть сын, что все растерянно переглянулись.

Но Русин уже собрался с духом, крики отца глубоко обидели его.

— Надо же узнать, зачем меня человек зовет! — с досадой ответил он и снова шагнул к калитке.

— Знаю я, зачем он тебя зовет! — поднялся с места отец, побледневший от волнения и гнева, от давно накопившейся ненависти.

Из дома выскочила Гашковица, поняла, что случилось, и умоляюще обратилась к мужу:

— Пусть сходит… Не съедят же его!

— А ты, гусыня, не лезь куда не спрашивают! — крикнул Гашков, замахиваясь на жену. — В этом доме я хозяин!

Жена тронула его за плечо.

— Что ты говоришь, Добри! — потрясенная оборотом, который неожиданно приняло застолье, проговорила она. Голос ее звучал тихо, кротко, примирительно.

Тогда Гашков развернулся и тыльной стороной руки ударил жену по щеке. Старуха схватилась за голову и молча отошла в сторону.

Все три лоевские невестки поднялись и вышли из-за стола совершенно ошеломленные. Встал и Милин. Тинка бросилась к мужу и потянула его за собой.

В это время Илия вошел во двор и приблизился к столу.

— Добрый вечер, сват, — сказал он, изо всех сил стараясь казаться спокойным, но голос его дрогнул. На его приветствие никто не ответил. — Что случилось? Это я испортил вам ужин?