Избранное. Том второй - [45]

Милиница забралась на каток и, ловко управляя волами, погнала их на снопы. Лоев пошел передохнуть в тень под сливу. Гашков, довольный бесплатной помощью, в тот день был настроен вполне благодушно. Хотя под сливой было достаточно места, он подвинулся и, показывая уважение к свату, протянул ему табакерку. Старики закурили, молча поглядывая на расстеленные на току колосья, которые мял и давил тяжелый каменный каток.

Со времени размолвки из-за русских событий сваты избегали говорить на политические темы. Но каждый был настороже. С одной стороны, оба хотели посмотреть, как разовьются события, а с другой — только и ждали удобного момента, чтоб сцепиться. И каждый был уверен в своей правоте. Старый Гашков внимательно читал «Мир», часто захаживал в корчму, где можно было просмотреть еще и «Утро», и не сомневался, что в России в самое ближайшее время будет наведен порядок и все пойдет по-старому. Он только недоумевал, почему такие большие и сильные государства, как Америка, продолжают играть в войну, а не покончат с большевиками одним ударом, не сомневаясь, впрочем, что это случится, и очень скоро. Уверен был Гашков и в том, что как только большевиков скинут, порядок будет наведен во всем мире. А раз так, то и бесчинства болгарских коммунистов прекратятся сами собой.

Совсем иначе думал Ангел Лоев. Он следил за каждым успешным шагом советской власти и радовался им как ребенок. Русский народ он представлял себе чем-то вроде могучей волны, которая захлестывает и сметает всех своих противников. И если они еще остались на русской земле, то лишь потому, что земля эта очень уж велика, чуть ли не бесконечна, и быстро от них не избавишься. Лоев с нетерпением ждал того дня, когда Россия окончательно станет свободной. Тогда он придет к Гашкову и скажет: «А ну, сваток, давай теперь потолкуем!» Но до той поры нужно молчать. Так будет лучше и для молодых — Тинки и Русина.

Вот и сейчас, хотя каждый из стариков думал о России и о войне, заговорили они совсем о другом.

— Хорошее зерно в этом году, — заметил Гашков и отмахнулся от севшей на бровь мухи.

— Да, неплохое, — согласился Лоев, разгоняя рукой густой клуб дыма и стряхивая просыпавшиеся на колени табачные крошки.

— И цены на него держатся, не падают…

— Куда там падать, поднимаются.

— Большие деньги можно взять.

— Можно, у кого оно есть.

— У всех должно быть… Мы же тут все хлеборобы.

— Как посмотреть…

— Не зря ведь говорится: у соседа есть, значит и у меня будет.

— Это только говорится…

Старики умолкли. Оба сосредоточенно курили и думали каждый о своем. «Заработай да и покупай, никто даром тебе не даст!» — мысленно корил соседа Гашков, недовольный его последним замечанием. «Не получи ты столько от отца, посмотрел бы я, как бы ты сейчас выворачивался, — думал Лоев. — Двадцать лет назад брюхо у него прихватило, а до сих пор все больным прикидывается…»

— Новый дом строить затеяли? — снова лениво заговорил Гашков. — Молодка наша что-то такое сказывала…

— Стояна хотим отделить… Тесно у нас стало, не помещаемся в одном доме, народу много, — многословно объяснил Лоев, чтобы поддержать разговор.

— А материал?

— Съездим в горы.

— С одной-то телегой?

— Коли второй нет…

— Дать тебе мою, что ли…

— Это бы неплохо… Сразу-то…

— Когда собираетесь?

— Вот уберем кукурузу.

— Самое время…

Разговор то прерывался, то возникал снова, но оба говорили о чем угодно, только не о том, что их занимало и волновало. Гашков, уверенный, что это Лоевы подбивают Русина на ночные похождения, отрывают от него сына, кипел от зависти и злости. До старика уже дошло, что Русин встречается с коммунистами, намеки эти глубоко его задевали… Слышал Гашков и о том, что сын бывает в клубе «тесняков» и что он обнимался там с каким-то ихним вожаком… И зачем он только тянется к этим оборванцам? Хлеба у него нет или в доме пусто, что он так рвется делить чужое добро? Старик считал это нечестным и оскорбительным. «Отца родного не почитает, сторонится, а туда же, весь мир хочет переделать, новые законы сочинить…» Что ж это будет за управление, если во главе его встанут батраки и безбожники?.. И с ними его собственный сын! При одной мысли об этом щеки Гашкова горели от стыда. «А все Илия! — с бессильной яростью думал старик. — Это он и батьку своего, и братьев сбил с панталыку, а теперь и в моего сына вцепился…»

Лоев не раз уже собирался намекнуть зятю, чтоб тот держался подальше от политики, не сердил отца, но все как-то не находил случая. А может, ему просто не хватало решимости. Зять не маленький, не скотинка бессловесная, есть у него свой ум, своя воля, пусть поступает, как ему велит совесть. А все ж лучше бы отстать ему от политики, заняться женой и домом. Лоев чувствовал, что так долго продолжаться не может, политическая обстановка накаляется с каждым днем и рано или поздно между ним и сватом Добри разразится гроза. Лоеву ли не знать, что Гашков человек гордый, долго терпеть рядом с собой такую оппозицию не захочет, особенно теперь, когда его партия пришла к власти и Гашков ведет себя так, будто он на селе главный. К тому же люди из его партии уже открыто поговаривают, что Гашков, мол, родного сына не может на истинный путь наставить, а других учить берется.