Избранное. Том первый - [141]

— Ох, когда же кончится этот проклятый мороз! — сказал Казылбаш, обивая царвули о порог и дуя в пригоршни. — Что ты там делаешь, Севда?

— Варю фасоль к обеду.

— Хорошее дело! — одобрил он, присаживаясь рядом с ней на корточки. — Дровец не нужно? А то пойду нарублю немного — не для этой, так для той печки понадобится.

— Зачем для той?

— А разве сват Тошо не придет?

— Может, и не придет, — ответила она сухо.

— Придет как миленький, что ему остается! — сказал он, потирая руки, — Только ты держись, слышишь? Стой на своем! Такой золотой птенчик раз в жизни на плечо садится. Большое поле — ничего другого тебе не нужно! Хочу я на нем покопаться, чтоб увидел он, что значит земледелие. Юрталан все знает! Все понимает! Только у него все ладится, только его земля родит! Как ему не знать, как не понимать! Да в такую землю головешку воткни и та корни пустит.

— Погоди, медведя еще не убили, а ты уже шкуру делишь! — строго, даже сердито заметила Севда.

— Освежеван уже медведь, и шкуру вот сюда, домой, мне принесут. Увидишь!

И верно — Юрталан пришел в тот же день перед самым обедом. Его встретили Казылбаш с женой, Севда и две снохи. Тут же вертелись дети, которые путались под ногами у взрослых и спешили тоже поздороваться с гостем.

Такая шумная и торжественная встреча смутила Юрталана. «Неужели и эти уже знают?» — подумал он. Вчера он приходил — что она им сказала, не проболталась ли? Сегодня вот опять он тут — даже если она им ничего не говорила, они сами начнут его в чем-то подозревать.

— Вот что, невестка, — сказал он тихо, как только они остались вдвоем, — если тебя будут спрашивать, зачем я прихожу, скажи, что хочу выделить тебе кое-что из имущества, только делаю это тайно от своих домашних… Так и скажи, потому что… ты и без того получишь что захочешь…

— Ладно, — ответила Севда.

Юрталан приободрился.

— Я так все устрою, что будешь благодарить меня до конца дней своих, — продолжал он. — Ты знаешь мой земли, сама поймешь. Это целое богатство для того, кто разбирается в таких делах. Во-первых — половина Карагёзова сада. Что тебе полагается, твоим и будет. Вторая половина Алексина, о ней нечего говорить. Потом — нива у двух дубов. Большая нива — эге-е, целое поле. Сей, что захочешь, и не робей. Сколько денег я с него выручил, сколько денег… Оно кормило нас, когда мы отделились, без него мы бы пропали. Но и отдых я ему давал, без вспашки да севооборота там никак нельзя. Еще дам тебе ниву у Помакского тракта, земля там — чистое золото. Телушка, которую я тебе обещал, тоже, считай, твоя. — Юрталан посмотрел на Севду. — Ну, что скажешь, а?

Севда молчала, опустив голову.

— Полное хозяйство, невестка! Уж куда лучше, — добавил он растерянно, замирая от страха.

Севда не подняла головы.

— Ты для меня — дитя родное, за десять лет ни в чем не поперечила, хочу тебя отблагодарить… Согласна?

Он весь напрягся в ожидании, даже уши у него будто подались вперед.

— Если дашь Большое поле, — тихо сказала Севда, не глядя на него.

Юрталан отшатнулся, горячая волна подступила к горлу, он с трудом перевел дух и махнул рукой.

— Невестка! — он опять наклонился к ней, умоляюще на нее глядя. — Не губи меня, дай и мне вздохнуть. Мало нешто мне горя оттого, что я сына потерял, а теперь и ты еще хочешь меня убить! Ты!

Севда хотела взглянуть на него, но не могла — глаза ее налились слезами.

Стоило ей вымолвить хоть слово, и она разрыдалась бы.

— Двадцать тысяч левов дам тебе сверх того! — сказал он и посмотрел на нее с надеждой. Но она стояла как одеревенелая.

Он резко откинулся назад и, облокотясь на пеструю подушку, стал внимательно разглядывать на потолке дырку от выпавшего сучка. Если она донесет, то ничего не получит, но какая ему от этого польза? Суд, тюрьма, судебные издержки, разоренье… Он не хотел и думать об этом, ему казалось, что он сойдет с ума. «Вот какую муку суждено было принять! — подумал он, по-прежнему глядя в одну точку. — Будь проклят тот день, когда в мой дом вползла эта мерзкая гадюка!»

Внизу подрались дети, слышался гам, кто-то заплакал, Юрталан вздрогнул, осмотрелся, будто просыпаясь, и встал.

— Как видно, больше мне тут делать нечего, — тихо и уныло сказал он. — Буду ждать тебя дома, подумай еще…

Хозяева и Севда проводили его до ворот, пожелали доброго здоровья, он простился холодно и безучастно, слегка кивнул всем головой, не переставая думать о том страшном ударе, который мог обрушиться на его голову…

30

После смерти Стойко и изгнания Севды Юрталан постоянно был занят делами и только теперь впервые почувствовал тишину и запустение своего дома. Батраки не появлялись по целым дням, он не видел их даже во время обеда и ужина. Алекси до полуночи пропадал в кофейнях, старуха, пришибленная, съежившаяся от холода, бродила по двору, копошилась в кладовке или погребе, изредка заглядывая на кухню. Когда Юрталан, очнувшись от тяжких дум, выходил на время из забытья, ему казалось, что наверху вот-вот раздадутся тяжелые шаги сына и тихие песни Севды. А раньше, при жизни Стойко, даже когда все уходили в поле и Юрталан, оставаясь один-одинешенек в доме, отдыхал где-нибудь в прохладном уголке, — он ощущал разлитое вокруг скрытое веселье, и сердце его полнилось довольством и радостью.