Избранное. Том первый - [139]

— Какое… поле? — спросил он слабым голосом.

— Поле в Сырненице.

— В Сырненице, — повторил он, как будто это название ничего ему не говорило и он теперь пытается вспомнить, что это такое. Вдруг Юрталан встал, бледный и дрожащий, словно собрался бежать. — Сношенька! Севдочка! — взмолился он, раскинув руки. — Что ты говоришь! Большое поле! Сердце мое! Мою жизнь!.. — и он грустно и умоляюще посмотрел на нее. — Не проси об этом! Грешно перед богом!

— Как хочешь! — сказала Севда, с трудом сдерживая волнение.

— Ты меня разоряешь! Хочешь убить меня! Пожалей — я тебе отец, ты десять лет жила у меня в доме, ела мой хлеб… Я… я! — Он задохнулся, и только глаза его говорили, просили пощады. — С какой охотой мы взяли тебя, с какой радостью встретили, и вот чем ты нам платишь!.. Нет! Нет! Нет!

Юрталан опустился на лавку, ссутулился и, казалось, заплакал, обхватив голову руками. Севда испуганно посмотрела на него и уже шагнула было к нему, но сдержалась.

— Если он сказал тебе, — снова поднял голову Юрталан, — то сказал как жене, сказал, потому что доверял, а ты, ты… Но если бы он знал, если б только знал… что ты так поступишь!.. Ох, Стойко, сынок!

— Зови его теперь, после того как сам же убил! — с воплем вырвалось у Севды.

— Кого? — со страхом глянул на нее Юрталан.

— Стойко! Его… ты его убил!

— Что ты говоришь, сноха! Перестань, не бери грех на душу! — испуганно отозвался он.

— Ты! Ты! Ты! — стиснув кулаки, повторяла Севда.

— Как я… почему я?..

— Ты! Если б ты оставил его в покое… Не гонял бы на работу, он бы у меня и сейчас был жив.

— Но я и не трогал его… Носились с ним, как с писаной торбой… и к докторам посылал, и на больницу столько денег истратил… Сама ведь знаешь, как я дрожал над ним, зачем же теперь попрекаешь? — тихо, умоляюще говорил Юрталан, чуть обнадеженный ее слезами.

В комнате стало тихо, только прогоревшие дрова в печке с шумом развалились и затрещали с новой силой. Облокотившись о колено, Юрталан сосредоточенно курил. «Если она не отступится от Большого поля, я сам заявлю о себе прокурору! — решил он. И это твердое решение немного успокоило его. — Я пропаду, но и она ничего не получит».

Севда тоже понемногу успокаивалась. Тяжело и противно было ей торговаться, жалко стало свекра, этого старого, черствого человека, который всю свою жизнь маялся, чтобы накопить денег, разбогатеть. Если б это зависело только от нее, она согласилась бы молчать и за половину Карагёзова сада, но отец — он теперь не оставит ее в покое. «Зачем я сказала им, господи!» — сожалела Севда. Но сегодня она была так взволнована, так она обрадовалась, нанеся Юрталану удар, которого он меньше всего ожидал, что и сама не заметила, как рассказала обо всем матери. Старуха тут же потащила мужа в кладовку и все выложила ему. И вот что из этого получилось. Теперь даже если б Севда молчала, старики все равно разнесли бы тайну по всему селу…

Юрталан докурил сигарету, бросил окурок в печку, высморкался в широкий домотканый платок и встал.

— Пойду, — тихо и твердо сказал он. — Засиделся я.

Севда тоже встала. Только что она считала себя виноватой, плакала и даже как-то размякла, но сейчас, когда этот человек, заставивший ее так страдать, замолк и нахмурился, она снова возненавидела его. Губы ее опять строго сжались, в глазах появился сухой блеск.

— Подумай немножко, невестка, — кротко сказал Юрталан. — И о том — никому ни слова.

Севда, скрестив руки на груди, стояла возле него.

— Ни отцу не говори, ни матери, — все так же кротко наставлял он. — Если такое дойдет до чужих ушей…

— Ладно, — сказала Севда.

— Ну вот. А ты подумай, забеги к нам, потолкуем еще, сговоримся… Люди ведь мы, зачем нам из-за всякой ерунды волком друг на друга смотреть? Почему не жить по-свойски, как родные… Меня держись, а я тебя не оставлю… Без людей жить нельзя, невестка.

— Правильно, — ответила она механически.

— Ну вот! — обрадовался Юрталан и пошел к двери, но, взявшись за ручку, остановился и, оглянувшись, прошептал:

— Подумай, а если не захочешь идти к нам, я приду опять…

28

Юрталан шел как в дурмане. Смеркалось, от реки тянуло пронзительным, острым холодом. Слышалось тихое бормотанье оттаявшей быстрины и едва уловимое тарахтенье мельницы на том берегу, скорчившейся под своей белой крышей, за оголенными, взъерошенными вербами.

Он шел и озирался вокруг, будто не узнавая улицы. Все случившееся сегодня казалось сном. Старый страх, мучительный страх первых месяцев после убийства, охватил его с новой силой. «Что со мной будет?» — спрашивал себя Юрталан и раскидывал умом, как бы выпутаться из всего этого полегче и понадежнее. Позвать Севду в общину и запугать ее там? «Нет! — отбросил он эту мысль. — Нет у меня такой власти, чтобы вызывать и запугивать ее!.. Если б было что другое, для нее опасное, как это мое!..» Но что? Он искал, рылся в своей памяти и ничего не находил. «Наговорить на нее? — спросил себя Юрталан. — Оклеветать, подстроить ей что-нибудь! А потом — будет молчать она, промолчу и я!»

Но как ее оклевещешь? Он махнул рукой. Оставалось только просить ее и задабривать.

Юрталаниха увидела из окна кухни, как муж вошел во двор, и у нее сразу кольнуло под ложечкой.