Избранное - [4]

Тревожные предчувствия и сознание опасности складывающейся в стране ситуации наложили отпечаток на повесть «В бурю» (1955). Сомнения и разочарованность звучат в словах ее героя Шандора Бота, молодого архитектора, юношеские мечты которого — строить большие и светлые дома-дворцы — оказались неосуществимыми. От мрачной реальности, вынуждающей его проектировать тесные, по нуждам времени, квартирки или перегородки для коммунальных муравейников, он находит прибежище у вод Балатона, в поисках романтических приключений и схваток со стихиями. Было бы неверным, однако, в этой повести, рассказывающей о рискованном похождении Шандора Бота, который во время шторма отправляется на своей яхте на выручку тонущим, — видеть лишь признаки разочарованности и внутренней борьбы писателя. «Есть в этой схватке со стихией и более общее, иносказательное значение, — справедливо отмечает венгерский критик. — Шандор Бот символизирует и человека несдающегося, борющегося — невзирая на бури! — за себя и спасение других» (Р.-Г. Хайду).

Произведения первой половины 50-х годов и публицистическая деятельность Имре Шаркади убедительно свидетельствуют, сколь серьезно воспринимал он возложенную на себя миссию социалистически ангажированного художника. Именно потому столь глубоко потрясли его события контрреволюции 1956 года, воспринятые им как национальная катастрофа. Годы потребовались писателю для преодоления овладевшей им творческой депрессии. Годы, проведенные в упорной работе, в восстановлении преемственных связей с творчеством предшествующих лет и напряженных поисках нового, более глубокого осознания конфликтов современности. В этот последний — самый сложный и, вместе с тем, самый результативный в конечном итоге — период творчества Шаркади имели место и возвращения к пройденному (например, в пьесе «Симеон Столпник» — переработке повести 1948 года); и борьба за сохранение лучших реалистических традиций венгерской литературы (в статьях о Жигмонде Морице). Почти одновременно выходят из-под пера писателя идиллические картины из деревенской жизни («На хуторе», «Всему своя цена») и психологически тонкий рассказ «Выигрыш» (1959), в котором автор выносит безжалостный приговор беспомощно влачащимся по жизни Лайошам Ковачам, не умеющим толком распорядиться даже выигранным случайно по лотерее миллионом.

Итогом последних лет творчества Шаркади-прозаика явились две крупные повести — «Записки доктора Шебека» (1960) и «Трусиха» (1961). В «Записках…» писатель снова, но теперь под иным, не социально-психологическим, как в «Звере с хутора», а морально-этическим углом зрения обращается к проблеме чужеродного в социалистическом обществе «антигероя» — человека, который, как пишет автор в предисловии к повести, «несмотря на все свои выдающиеся качества, по каким-либо причинам не приемлет социализма и рано или поздно терпит из-за этого крах».

«Записки доктора Шебека» задуманы Шаркади как своего рода современный аналог лермонтовского «Героя нашего времени». Талантливо и ярко раскрыты в этой новости характер и мироощущение героя — наделенного острым умом и внешней привлекательностью молодого врача, который в свои тридцать с небольшим лет успел уже охладеть к своей работе, окружающим его людям, да и к себе самому. Жизнь его сводится к удовлетворению своих сиюминутных желаний, погоне за рискованными приключениями и любовным интригам. Эгоизм, равнодушие к людям и беспечность Шебека приводят в повести к трагической развязке: Золтан становится виновником гибели любящей его женщины.

В негативном мироощущении доктора Шебека и Печорина, при всей художественной разновеликости этих образов, действительно есть много общего — их эгоцентризм, бесцельное геройство, презрительное отношение к моральным нормам общества. Однако является ли доктор Шебек прямым «наследником» лермонтовского героя, и правомерно ли такое, проводимое самим автором, сопоставление? Ведь противоречие Печорина — «противоречие между глубокостию натуры и жалкостию действий» (Белинский) — порождено социальными условиями эпохи безвременья, сделавшей «лишнего человека» типическим явлением русской действительности прошлого века. Противоречие же Золтана Шебека — это видно и из повести — прежде всего, внутреннее, идущее от личного неумения, да и нежелания героя, отбросив порочный индивидуалистский принцип «жить только для себя», встать вровень с требованиями и идеалами своей, в корне отличной от печоринской, эпохи.

Проблемы нравственного самосознания и ответственности человека перед самим собой нашли наиболее полное воплощение в повести «Трусиха»», где, в отличие от «Записок доктора Шебека», критика бесцельного, бездуховного существования сочетается уже и с утверждением подлинных социалистических жизненных ценностей.

Героиня повести Эва пользуется независимостью, предоставленной ей положением в обществе — она жена довольно посредственного, но хорошо зарабатывающего скульптора. Праздный образ жизни и развращенность окружающего Эву богемного мира подтачивают ее моральные устои, однако не могут вытравить из ее души безотчетного стремления к иной, более осмысленной и содержательной жизни. Такую возможность дает ей встреча с молодым инженером Иштваном Сабо. Но воспользоваться этой возможностью Эве не хватает мужества. Храбрая женщина, которой ничего не стоит взять голой рукой ядовитую змею, не находит в себе смелости расстаться с комфортом прежней жизни, чтобы избрать человечески более богатое, но будничное существование со всеми его заботами и трудностями. Обеспеченную, хотя и ненавистную ей жизнь «трусиха» Эва предпочитает достоинству и возможному счастью.