Избранное - [179]

— Пойдем в кубрик, — продолжал Виктор, — согрейся. — И осторожно взял ее за плечи. Она не сопротивлялась. Она была совсем без воли.

Виктор заботливо проводил ее в кубрик, принес чаю, икры. Чай был вкусный. Он лился из маленького заварничка душистой, глухо журчащей струйкой. И очень горячий. Она пила его маленькими глотками, думала о Мише. «Миша… тихий, уступчивый, молчаливый. Руки у Миши были маленькие, твердые, в вечных ссадинах и шрамах. Но какие желанные…» До самой Уки просидела в углу дивана неподвижная, печальная. Смотрела в одну точку.

В Уке Виктор напросился проводить ее.

— Ну будь веселой, — говорил он у калитки. — Что ты так? — Стал закуривать. — Знаешь что?

— Что?

— Пойдем завтра в кино? Мы целый день простоим, молоко и творог грузить будем.

— Хм, — грустно усмехнулась она. — Нет.

— Тогда я в гости приду.

— Приходи.

Как только «Мегафон» заходил в Уку — он возил в Ивашку то переселенцев, то молоко с творогом, то плашкоут с сеном, — Виктор заскакивал к ней. Иногда приносил конфет или большую рыбину. Пили чай, иногда — водку. Виктор говорил неизменно одно и то же:

— На сейнер бы. Второй год в колхозе молочу, и все на катере держат. А что на катере? Один оклад.

— Все денег хочешь?

— Ну. Сколотить эдак тыщонок… и на материк. Не жить же вечно в этой дыре.

— А чем здесь плохо?

— От даешь, — удивлялся он. — Во-первых: здеся медвежий угол, во-вторых: люди живут в культурных центрах… яблоки, помидоры там. На материке купить квартиру кооперативную. Завести мебели, костюмов штук десять, всяких фасонов. Можно и тележку… с деньгами что хочешь можно. Потом…

— Давай о чем-нибудь другом говорить, — останавливала она его. Эти вечные разговоры о «культурных центрах», «телевизорах», «тележках», «штук десять костюмов» были утомительны.

— Да давай. Хочешь анекдот?

И он рассказывал анекдоты. Он знал, что они старые, не смешные, — и она это знала, — но рассказывал. Она понимала, что он хочет ее как-то развеселить, вывести из оцепенения. И всегда вспоминала его слова, когда встретились впервые: «Не расстраивайся… ничего ведь не изменится».

А ведь правда, расстраиваться — что толку? Однажды, провожая ее с танцев, он стал обнимать ее.

— Давай поженимся, — шептал.

И они поженились. Виктор перетащил свой большой чемодан с «Мегафона» к ней. И в этот же год ему удалось попасть на сейнер. Ох, как он радовался!

— Накопим денег и на материк. Жить в большом городе… тележку свою завести… скоро скажем колхозу «покедова».

— А мне что-то не хочется уезжать отсюда. Здесь так хорошо.

— От даешь. Чем же?

— Не думала над этим.

— А чего здесь думать? Ха, — он засмеялся, закуривая. — Люди уже в коммунизме будут, а мы с медведями здеся просидим.

— Строй здесь коммунизм. — Она тоже засмеялась.

— Нет уж. — Он перестал смеяться. — Здесь пусть другие строят. Не смешно.

— Совсем не смешно.

Две путины у Виктора были сверхбогатые, он потирал руки. Но однажды раскрыл рот и захлопал белесыми ресницами, это когда она сказала, что у них будет маленький.

— Это как же! — засуетился он. — Да дите же все планы свяжет. Куда ж мы с ним?

Она пожала плечами.

— Это ж… что ж это? — продолжал он. — Это ж не уедешь… климат другой… тебе сидеть скока…

Она отвернулась.

Он уехал через несколько дней, тайно, не сказав даже «покедова».

Родился Сашка. Так вот… Зачем? Она сама не знала.

III

Ука — участок большого колхоза. До объединения здесь был свой, маленький колхоз. После объединения многие переехали в Ивашку, в главную усадьбу; там была школа-десятилетка, двухэтажный Дворец культуры, больница, аэродром: захотел в город, пожалуйста, — большой промтоварный магазин. Она не стала переезжать: все десятилетки позакончены, кино и здесь такое же, ну а пощеголять модными платьями и обменяться новостями в обществе учителей или инженерш — более культурном обществе, — она была не любительница. Потом, здесь был домик — с Мишей когда-то строили, — заросли кедрача и пихты. Заросли начинались прямо за огородом. И ей нравилось, когда восходит солнце над океаном. Оно восходит большое, красное, сонное — в это время примерно она шла на работу. И нравилось, когда солнце садится. Оно садится за льдистые вершины гор, золотит их. Ей не верилось, что еще где-то есть такое солнце и так садится. И дорожка к реке. Когда спускаешься по ней, галька чисто хрустит, будто разговаривает с тобою. А на новом месте новые люди. Хоть они и хорошие, наверно, — люди везде примерно одинаковые, — но ей почему-то казалось, что они суетливые, — все чего-то хотят, хотят много денег, красивой и много одежды, собственных «тележек» и кооперативных квартир, в вечных поисках, денежной и полегче работы, — это все так ей не нравилось в людях. Ну почему они так много думают о себе, почему не хотят жить для других? Почему не хотят жить просто, без суеты… по-человечески, ну почему они, в конце концов, так мало любят друг друга? А здесь все так мило: и бухгалтерша Павловна, всегда занятая разгадыванием кроссвордов, и охотник Лева — он обычно или в тайгу собирается, или за огородом ухаживает, — и пекарня, где она работала. Нет, она не могла бросить все это.

Но зима была трудная — она впервые зимовала одна. Она даже не представляла, что так плохо будет.