Избранное - [177]

— Я сказал все: иди и иди! — И к Женьке, который тоже направлялся в кубрик. — А ты куда… жизни… душу… а ну, тащи буй на место! А где Есенин? Мухобои.

Я был благодарен своему помощнику и дал себе слово делать ему только добро.

Дед, проходя мимо двери камбуза, закричал на Беса.

— А у тебя что? Тоже пустыри. Или не думаешь варить?

— Сейчас, Альберт Андреевич, — бубнил Бес, — есть вчерашний борщ, макароны, сейчас рыбки поджарю.

Я развернул сейнер, вывел на нужную глубину и пеленг, выложил невод и потащил его обратным курсом, здесь только два течения… Это уже последняя, самая последняя, самая, самая… Ну, что ж! Вперед, хромоногие!

Уселся на штурманский столик, привалился к рации, выключил эхолот. Все! Через двадцать минут, когда начнем брать невод, придет мой полнейший крах. Все!! Точка. Заканчиваю путину…

С миской дымящихся макарон ввалился в рубку Дед. Он стал напротив, привалившись к тумбе компаса. Спокойный до равнодушия.

— Я тебе должен сказать пару слов, командир.

— Слушаю.

— Тебе нравится та мура, что водим мы вот уже месяца три?

— Нет, конечно.

— И мне она не нравится. На море мы работаем не один год, объясняться нам нечего… работай мы со всем флотом, не сделали бы этот переход с первого места на последнее.

— Возможно.

— Так вот, я сказал серьезно: невод брать не буду. И своего помощника не подпущу к лебедке.

— Верю.

— А за невыполнение твоих приказаний буду отчитываться на совете капитанов.

— На совет докладывать не буду.

— Это меня не тревожит.

— Это еще не все.

— Говори все.

— Как только выберем невод, прокладываю курс в колхоз, ставлю машину в ремонт и ухожу в отпуск.

— Добро, что мы с тобой поняли друг друга. — Он так же грузно вывалился из рубки. На его место вместился Казя Базя.

— Я, командир, говорил тебе: не ходи ва-банк, не ищи приключений.

— Я, чиф, не играл ни в какой ва-банк.

— С тобой разговаривать бесполезно. — Казя Базя кипел. Он был похож на коня, который, готовясь к прыжку, еле удерживает себя.

Улыбаясь во всю свою широченную улыбку, с миской макарон вошел Бес, миску протягивает мне.

— Поешь?

— Спасибо. После.

— Есть надо во всех обстоятельствах.

— Замолчи! — цыкнул на него Казя Базя.

— Тебе добавочки? У меня ведро супа есть. Горохового и с мослами.

— Брысь!

— Не буду дразнить гусей. — Бес галантно раскланялся и ушел из рубки.

Невод начали брать без механиков. Я сам встал на стропку, Казя Базя вместо Деда на лебедку, наскоро переодевшись, на подмогу Женьке и Есенину, выскочил Бес. Я переодеваться не стал, только накинул прорезиненную куртку.

С невода летела ледяная вода, она попадала мне за воротник, и это мне нравилось. На душе покой, а в голове перемалывались все те же мысли — чего же я хотел, мордуя людей и гоняя судно из одного конца моря в другой? Хоть авантюра с навагой, прогары у Северо-Западного, верхотуровская неудача, озерновская… сейчас вот? Может, хотел первого места или хотел утвердить свое «я», как тот зэк, что шел ва-банк! Ерунда, конечно, мое «я» перестало существовать для меня еще в колхозе, когда публично на правлении снимали с капитанов… Но рыбы я, конечно, хотел… может, затем, чтобы Женя опять вспоминал поездку в Петропавловск с зубом: «Гляньте, гляньте, матрос с «четверки» идет». — «Ну?» — «Да». Впрочем, рыбы всякий рыбак всегда хочет.

Ну! Вперед, хромоногие!

Сейчас выберем невод, проложу курс в колхоз, распределю вахты на весь переход и спать. И забуду про все на свете… меня, видимо, уже сняли с капитанов без моего, разумеется, желания.

Я равнодушно стропил невод, холодная вода, которой было уже много под рубашкой, жгучими струйками стекала между лопаток… ничего-то меня не трогало, ничего-то меня не тревожило. И пожалуй, что все хорошо, очень даже хорошо, что столько приключений и неудач за одну путину. Как замечательно, что мотали на винт, горели с навагой, ломался эхолот и ломалась машина. Очень замечательно, что 25-й обрубил ваера… что с первого места до последнего летели метеорами, теперь надо спокойно поставить точку.

И вдруг мне стало необыкновенно хорошо, хорошо, как однажды в детстве на вербное воскресенье. Тогда меня мой дружок Митрошка Левый — он был левша — позвал в овраг делать свистульки. Мы срезали по лозине, уселись на сухоньком, покрытом зеленоватым пушком берегу оврага и строгали свистульки. Улыбчивое солнышко вот-вот сядет, но еще светло, тихо и тепло, парит будто, теплый воздух серебряными нитями так и идет от пронзительно пахнущей весенними ароматами земли.

…Мы сидели и строгали ножичками, мне было хорошо до сладости, в душе так и подмывало все, так и пело… вся природа, вся тишь и теплота, пронизанные лучами улыбающегося солнышка, слились в моей детской душе.

— Командир, лебедка еле тащит, — доложил Казя Базя. — Камней нагребли… попробуй, что за тяжесть?

— А если тяжесть эта живая? — язвил Бес. — Га-га-га!

— Живая?!

Допустим, хотя допустить вряд ли возможно, что он идет с большой рыбой. Нужна ли мне сейчас та рыба? Нет, не нужна. И будет замечательно, если невод нагреб булыжников, да еще разодран в клочья, это будет еще замечательнее.

— Командир, да попробуй же? — опять не вытерпел Казя Базя. — Еле тащу.