Избранное - [72]

Я когда-то видел научно-познавательный фильм про мышей и крыс, про поведение этих животных в разных условиях. Ученые показывали опыты, — очень мрачные, — я их не могу забыть и по сей день. Сначала показывали мышь в одиночестве, потом двух, мышей. Все новых и новых мышей пускали в клетку, и одни из них становились грустными, другие злобными. Количество белых мышей в клетке по-прежнему увеличивалось, и вскоре клетка превратилась в ад. Зверьки задыхались в тесноте. Этот образ в памяти моей изменился, белые мыши и крысы клубятся во тьме. Как-то мне приснился сон. Я был в глубоком ущелье, в глубоком черном ущелье, и, усталый, шел по нему во тьме. И вдруг увидел, что навстречу мне идет толпа в золоте, в красном и в белом. А во главе ее — священники и епископы. Епископы в золотых и белых митрах, с посохами, священники и толпа несли кресты, целый лес крестов, я шел навстречу, они приближались, я чувствовал их дыхание, посохи, белые кресты, палки склонялись надо мною, как копья, я хотел крикнуть, и тогда кресты, длинные белые кресты полезли ко мне в рот, я защищался, хотел отбиться, упал, и в темноте толпа прошла по мне, а я закричал и проснулся. Этот сон приснился мне много лет назад, и я долго пытался растолковать его. А он был так выразителен, что я помнил его лучше, чем реальные образы и события… Люди все подходили и подходили, было шумно и душно. Время от времени раздавались возгласы: «Папа, папа, папа!» — и снова все затихало, папа явно задерживался, и кто-то там сказал: наверное, это неспроста. Будущие матери одна за другой падали в обморок, кто-то закричал.

У открытых дверей получился затор. Жандармы в белых перчатках наблюдали за порядком. Какой-то пылкий итальянец карабкался по гладкой колонне. Но папы нет как нет. Должно быть, что-то приключилось. Иоанн никогда не опаздывает. Слышу итальянскую, немецкую, английскую речь. Неподалеку от меня очень высокая американка. Очень худая. В черном платье и огромной шляпе. На шляпе среди розовых цветочков и зеленых листиков, как в гнездышке, притаились две птички. Американка что-то говорит мне, помогая себе жестами, у нее сумочка через плечо, фотоаппарат, бинокль. Раздаются аплодисменты и возгласы, как в театре перед спектаклем, когда публика устала ждать. Американка пробирается поближе к заграждению, должно быть, намереваясь сменить место и наблюдательный пункт. Пробует перешагнуть через загородку, ноги у нее длинные, как у жирафы, но вдруг спотыкается. Под черным платьем я вижу белые ноги, розовую комбинацию, девушка чуть не падает, но ее ловят на лету, подбегает жандарм и вежливо подает нам знак — не двигаться с места. Какой-то совсем юный молодожен поддерживает свою беременную жену, заботливо вытирает ей лицо. Возгласы, аплодисменты. А пылкий итальянец, совсем как человек-муха, карабкается по мраморной колонне. Наконец появляется Он. Восторженные крики, ликованье, аплодисменты. Его несут в золотом кресле. Высоко над головами толпы. Я вижу его, он совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Золотое кресло медленно и осторожно плывет к покрытому пурпурным покрывалом возвышению. У папы большая голова, большие оттопыренные уши, пористое оливковое лицо. Маленькая белая шапочка на голове. Поднятая для благословения рука. Большое лицо, большие уши, большой нос. Большой торчащий живот. Мелькают белые и золотые одежды. Лицо папы освещено улыбкой. Улыбкой доброй и снисходительной. И еще в ней какое-то затаенное веселье. Словно бы этого доброго человека и смущает и забавляет то, что его несут на золотом троне… может я ошибся, но Иоанн показался мне человеком веселым. Потом папа произнес речь. Он говорил по-итальянски и на других языках. Может быть, даже шутил, потому что все вокруг громко смеялись и снова хлопали. Все это вместе с ожиданием заняло не меньше трех часов. Это был первый Великий Человек, которого я видел собственными глазами. Жизнь моя сложилась так, что до сих пор я ни разу не видел живого Великого Человека, хотя меня всегда занимало, какой он, как выглядит вблизи. Великих людей всегда видишь на фотографии, в газете, за стеклом витрины, в кино. Слышишь о них, читаешь книги, но не видишь, не можешь прикоснуться. Материальный контакт с ними невозможен. Интересно, они такие же люди, как мы? Едва ли. Если бы они были такие же, как мы, они не были бы великими. Но откуда это в них? Не были же они великими сразу, когда родились или когда вместе с нами ходили в школу. Интересно, это их природное свойство, которое дает о себе знать в один прекрасный день, или же нечто, что приходит извне. Эта тайна всегда мучила меня. Великие люди, в свою очередь, делятся на малых-великих, добрых-великих и злых-великих. Одним словом, порода Великих очень разнообразна и в чистом виде не существует. Толстой, Шекспир, Ганнибал, Ганди, Колумб, Амундсен, несомненно, были великими людьми, а вот Нобиле не стал великим, великими, каждый в своем роде, были Наполеон и Цезарь, великим был Стефан Баторий, а Станислав Понятовский — нет. Пий XII и Пий XI не были великими папами, а Иоанн — великий папа и великий человек. Почему? Когда-то в молодости я читал книгу «Гений и безумие», но, увы, с годами все забывается. А мысль о великих людях всегда будет волновать человеческое воображение. Существуют великие святые и великие преступники, великие полководцы и мыслители, великие музыканты, врачи, актеры. Взять, к примеру, Рудольфа Валентино