Избранное - [64]
Сейчас я, конечно, могу над этим посмеяться, но тогда мне было не до смеха. Такова уж человеческая натура. Впрочем, все в этой жизни зависит от человека. В ту минуту я сильно преувеличил событие, раздул до трагедии, решил, что именно меня наметила своей жертвой слепая, коварная судьба. В таких случаях человек думает, что такое может случиться только с ним. Он не способен смотреть на себя объективно. Чувствует себя задетым и оскорбленным по воле случая, но случай — он и есть случай. Причина этих переживаний — чрезмерная любовь к самому себе. Вот-вот! Хотя, по мнению современных ученых, все мы составляем некую инертную массу и похожи друг на друга как две капли воды, с этими господами следовало бы поспорить. Быть может, господа философы, может, это и так. Но я с вами не согласен. Не согласен — и баста. Нет-нет. Мы — это бессчетное количество миров, и в каждом из них свой рай и свой ад. Даже самый совершенный вид общественной опеки не заменит нам любви ближнего. О том, что все мы, за исключением святых и великих людей, ученых, первооткрывателей, больше всех любим самих себя, давно известно… Заповедь, самая основная заповедь гласит: «Возлюби ближнего своего как самого себя». Пророки предвидели средние возможности человека, отпущенные ему богом. Но у нас на глазах происходят процессы, говорящие, что от всей заповеди осталась только вторая ее часть: мы любим самих себя. Ближних мы не любим, и давно пришли к выводу, что этот вопрос надо решать чисто формальным путем: с помощью церкви, общественных организаций, официальных учреждений и т. д. Я сидел закрыв глаза. Ну и чего уж тут скрывать — прямо мне на голову шлепнулось птичье дерьмо. Обыкновенный голубиный помет. И тотчас во мне и вокруг меня взметнулся целый рой мыслей и чувств.
Я украдкой огляделся по сторонам, не заметил ли кто, что со мной случилось. Пытался внушить себе, что такое может приключиться с любым и с каждым, и все же меня распирала злоба. Во-первых, не с любым и с каждым, а только с тем, кто так же, как я, устав от жары и долгого хождения, уселся под колонной. Тут же с ходу второй поселившийся во мне «индивид», должно быть, более рассудительный, кинул реплику, что по Ватиканскому музею все люди вынуждены ходить пешком, все без исключения, начиная от святого отца и коронованных особ и кончая последним нищим, разве что какой-нибудь инвалид, допустим, паралитик — я и таких там видел, — разъезжает в никелированной удобной коляске от картины к картине. И тут оба моих «я» затеяли дискуссию, спор двух сторон. Я словно бы раздвоился. С каким-нибудь министром или, скажем, президентом такое случиться не может, он не будет сидеть на газете в одних носках, потому что всегда занят, день его заполнен важными для человечества делами, а если и отдыхает, то не так, как мы, простые смертные, да что там говорить про министров или президентов, на голову какому-нибудь мелкому чиновнику из посольства, в должности, ну, скажем, секретаря, голубь тоже не накладет, он хоть и мелкий чиновник, но все равно день у него заполнен встречами, работой, коктейлями, он сидит где-нибудь в посольстве, разглагольствует на теологические, политические и эстетические темы, высказывает свои тонкие соображения генералам и кардиналам, а потом в тени библиотечных полок перелистывает пергаментные страницы богато иллюстрированных книг, вырезает ножничками последние новости из газет, а вечерами в кругу очаровательных дам беседует с тайными советниками и прелатами о тайнах святой инквизиции и при этом то ввернет какую-нибудь тонкую шутку на культурном западноевропейском уровне, то пропустит глоток вина, тут же и лангусты, доставленные на самолете из Страсбурга, трюфели, паштеты, ну а главное, как водится, вино, вино и коньяк. Такой господин или господинчик может удостоиться и особой милости, и хотя он и скептик, стать свидетелем чуда, такому и колокольчики звенят, и тайные архивы ему доступны и даже стигмы и раны на руках у какого-нибудь современного отшельника, такому птица на голову не накладет. Постой, постой, разошелся, братец… а почему? Ну хотя бы потому, что не посмеет… не посмеет птица накласть дипломату на голову, даже если этот дипломат и в малом чине… а тут радуйся, что тебе не попали в глаз. Да-да, в глаз. Птичий помет ядовитый, он может и глаз выжечь, разумеется, если попадет в открытый глаз. Помнится, у Юлека, гадалкиного сына, было на глазу бельмо, это ему не то ворона, не то грач удружили, когда он сидел под деревом с вороньим гнездом. Так и остался без глаза. А почему? Потому что птичье гуано очень ядовитое. Великие комбинаторы в маленьких государствах Латинской Америки наживают себе на нем миллионы, такое вот птичье гуано там на вес золота. Это ценное удобрение заполняет многочисленные пещеры, острова и скалы, всюду там толщенные пласты птичьего гуано. Это народное достояние и богатство.
Мысли, подобно табунам диких коней, так и мелькали в голове. Я быстрым шагом удалился от злополучного места. Вытер ухо ладонью. Такова была моя первая реакция. Воротничок и лацкан парадного костюма тоже в белом помете, я как нарочно сегодня приоделся перед тем, как идти в собор. Черт бы побрал этих птиц. Вечно они гнездятся в капителях колонн, их воркованье мягкой волной окутывает удивительный каменный лес… Я слышал гул машин, которым насыщен воздух, стены домов, тела людей в Вечном городе, мысль моя уходила в прошлое, обращалась к истории великой империи, у колыбели которой стояла волчица, вскормившая близнецов, основателей города, я думал о мученичестве первых христиан, о Нероне — близоруком, рыжеволосом тиране, убившем родную мать… при свете зарева в горящем Риме он сочинял свои поэмы. В это мгновенье душа моя соединилась с давними душами, прониклась единством латинской культуры и цивилизации. Мое чувство обрело мощь, горизонт прояснился, расширился, и надо же было, чтобы именно в такую минуту что-то влажное, теплое поползло по моей щеке, это дерьмо проклятого голубя шлепнулось мне прямо на голову, но не на середину, а ближе к уху. Мираж рассеялся. Я обмыл под фонтаном вонючую руку и пошел по раскаленным улицам вперед. Позади — во всем своем великолепии — остался купол святого Петра.
Тадеуш Ружевич — особое явление в современно» польской литературе, ее гордость и слава. Едва ли не в каждом его произведении, независимо от жанра, сочетаются вещи, казалось бы, плохо сочетаемые: нарочитая обыденность стиля и экспериментаторство, эмоциональность и философичность, боль за человека и неприкрытая ирония в описании человеческих поступков.В России Ружевича знают куда меньше, чем он того заслуживает, в последний раз его проза выходила по-русски более четверти века назад. Настоящее издание частично восполняет этот пробел.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сухум. Тысяча девятьсот девяносто пятый год. Тринадцать месяцев войны, окончившейся судьбоносной для нации победой, оставили заметный отпечаток на этом городе. Исторически желанный вождями и императорами город еще не отошел от запаха дыма, но слово «разруха» с ним не увязывалось. Он походил на героя-освободителя военных лет. Окруженный темным морем и белыми горами город переходил к новой жизни. Как солдат, вернувшийся с войны, подыскивал себе другой род деятельности.
Когда пожилой Мюррей Блэр приглашает сына и дочерей к себе на ферму в Нью-Гэмпшир, он очень надеется, что семья проведет выходные в мире и согласии. Но, как обычно, дочь Лиззи срывает все планы: она опаздывает и появляется с неожиданной новостью и потрепанной семейной реликвией — книгой рецептов Фанни Фармер. Старое издание поваренной книги с заметками на полях хранит секреты их давно умершей матери. В рукописных строчках спрятана подсказка; возможно, она поможет детям узнать тайну, которую они давно и безуспешно пытались раскрыть. В 2019 году Элизабет Хайд с романом «Спросите Фанни» стала победителем Книжной премии Колорадо в номинации «Художественная литература».
«У крутого обрыва, на самой вершине Орлиной Скалы, стоял одиноко и неподвижно, как орёл, какой-то человек. Люди из лагеря заметили его, но никто не наблюдал за ним. Все со страхом отворачивали глаза, так как скала, возвышавшаяся над равниной, была головокружительной высоты. Неподвижно, как привидение, стоял молодой воин, а над ним клубились тучи. Это был Татокала – Антилопа. Он постился (голодал и молился) и ждал знака Великой Тайны. Это был первый шаг на жизненном пути молодого честолюбивого Лакота, жаждавшего военных подвигов и славы…».
Овдовевшая молодая женщина с дочерью приезжает в Мемфис, где вырос ее покойный муж, в надежде построить здесь новую жизнь. Но члены религиозной общины принимают новенькую в штыки. Она совсем не похожа на них – манерой одеваться, независимостью, привычкой задавать неудобные вопросы. Зеленоглазая блондинка взрывает замкнутую среду общины, обнажает ее силу и слабость как обособленного социума, а также противоречия традиционного порядка. Она заставляет задуматься о границах своего и чужого, о связи прошлого и будущего.
Захватывающие, почти детективные сюжеты трех маленьких, но емких по содержанию романов до конца, до последней строчки держат читателя в напряжении. Эти романы по жанру исторические, но история, придавая повествованию некую достоверность, служит лишь фоном для искусно сплетенной интриги. Герои Лажесс — люди мужественные и обаятельные, и следить за развитием их характеров, противоречивых и не лишенных недостатков, не только любопытно, но и поучительно.
В романе автор изобразил начало нового века с его сплетением событий, смыслов, мировоззрений и с утверждением новых порядков, противных человеческой натуре. Всесильный и переменчивый океан становится частью судеб людей и олицетворяет беспощадную и в то же время живительную стихию, перед которой рассыпаются амбиции человечества, словно песчаные замки, – стихию, которая служит напоминанием о подлинной природе вещей и происхождении человека. Древние легенды непокорных племен оживают на страницах книги, и мы видим, куда ведет путь сопротивления, а куда – всеобщий страх. Вне зависимости от того, в какой стране находятся герои, каждый из них должен сделать свой собственный выбор в условиях, когда реальность искажена, а истина сокрыта, – но при этом везде они встречают людей сильных духом и готовых прийти на помощь в час нужды. Главный герой, врач и вечный искатель, дерзает побороть неизлечимую болезнь – во имя любви.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В антологию включены избранные рассказы, которые были созданы в народной Польше за тридцать лет и отразили в своем художественном многообразии как насущные проблемы и яркие картины социалистического строительства и воспитания нового человека, так и осмысление исторического и историко-культурного опыта, в особенности испытаний военных лет. Среди десятков авторов, каждый из которых представлен одним своим рассказом, люди всех поколений — от тех, кто прошел большой жизненный и творческий путь и является гордостью национальной литературы, и вплоть до выросших при народной власти и составивших себе писательское имя в самое последнее время.
В сборник включены разнообразные по тематике произведения крупных современных писателей ПНР — Я. Ивашкевича, З. Сафьяна. Ст. Лема, Е. Путрамента и др.
Проза Новака — самобытное явление в современной польской литературе, стилизованная под фольклор, она связана с традициями народной культуры. В первом романе автор, обращаясь к годам второй мировой войны, рассказывает о юности крестьянского паренька, сражавшегося против гитлеровских оккупантов в партизанском отряде. Во втором романе, «Пророк», рассказывается о нелегком «врастании» в городскую среду выходцев из деревни.