Избранное. Романы - [7]

Три дня враждующие стороны грозили друг другу, но вступить в кровавую схватку не решались.

На четвертый день Мекеш не вытерпел, вскочил на коня и стал один носиться перед строем сикымбаевцев, выкрикивая:

— А ну, сикымбай, жаждущий крови, выходи! Кто смелый — выходи сражаться! Если ты мужчина, Джунус, выезжай один! Если баба — кидайся всем табором!..

Ни один джигит из рода сикымбай не отважился на поединок.

После неудачной попытки изгнать елибаевцев Джунус приступил к своему привычному «промыслу» — конокрадству и воровству.

Земля промерзла, а снега еще нет. Ночь тихая-тихая, звезды мерцают ярко и густо. Вот одна сорвалась, прочертила небо, погасла.

На склоне холма зимовка из пяти избушек. В самой маленькой из них одна-единственная комнатушка, небольшая и низкая — потолок головой заденешь. Посредине подпорка из кривой жерди. Стены не замазаны. Черный дерн крошится, отваливается, в нем кишат блохи. Стоит горький запах полыни, постеленной на пол толстым слоем. В промежутках между редкими потолочными жердями торчит трава, почерневшая от копоти. Из приземистой печки дым валит в комнатушку. Самодельная плошка тоже коптит и едва освещает лица троих, сидящих на переднем месте. Как только открывается и закрывается дверь, звонко, барабаном, бьется высушенный бараний желудок, натянутый на оконный проем.

Хозяин избушки Мустафа-хаджи, младший брат бия Махамбетше, лет сорока, коренастый, смуглый, со следами черной оспы на лице. Он остался сиротой с колыбели, и выкормила его соской бедная тетка. Семнадцать лет он пас косяк лошадей старшего брата и получил за это десяток голов мелкой живности. Когда исполнилось Мустафе тридцать два года, он продал всю скотину и ушел в Мекку, оставив дома жену Хадишу с двумя маленькими детьми.

Мустафа выдержанный, спокойный, добродушный, хотя его волосатое рябое лицо всегда сурово. Говорит мало, но умно и боится только одного бога. Он мечтает постоянно о загробной жизни. Говорит, что на этом свете у него все обстоит хорошо, осталось уладить дела на том. Хаджи Мустафу знают все шестьдесят семей рода елибай. Обиженные приходят с жалобой к справедливому Мустафе-хаджи. Особенно в том случае, когда их притесняет Махамбетше. Сам хаджи не может повлиять на бия, и вся его помощь заключается в том, что он обращается к всевышнему с молитвой: «Заступись за беднягу, одари его чем-нибудь». Но бог всегда остается глух к мольбе, и Мустафа не раз собирался уйти из этого несправедливого, суетного мира, умереть где-нибудь в Мекке или Медине.

Перед смертью известный бай-многолошадник Джолан завещал Мустафе сходить еще раз в Мекку, и Мустафа собрался было идти.

— Как мы останемся без тебя? — забеспокоилась Хадиша, а дети заплакали.

— Аллах поможет. Даст аллах день, даст и пищу, — ответил Мустафа.

Сейчас, сидя на переднем месте, он, как обычно, внушал маленькому Сарыбале:

— Знай, что бог один, пророк справедлив, а Коран — правда!

— Бог один, пророк справедлив, Коран — правда!

— Выучи наизусть. Повтори сто, тысячу раз и запомни!

Сын сообразительный, все схватывает на лету, не надо ему повторять сто и тысячу раз. Но отец строг, проверяет:

— Какие приметы у аллаха? На какие части делится шай?[3]

— У аллаха восемь примет. Вы говорите, что шай делится на две части, а Кутеке утверждает, будто и на две, и на четыре, и на восемь — сколько захочешь.

— Кутыбай, старый шайтан, подшутил над тобой. Он имел в виду чай, который мы пьем. А я о другом — о мире толкую. Мир делится только на две части: на живых и мертвых.

В заключение хаджи требует, чтобы сын исполнил молитву. Наклонив тяжелый чугунный чайник, покрытый толстым слоем сажи, мальчик совершил омовение. По всем правилам выполнил ночную молитву. Отец положил перед ним четки.

— Допустим, это усопший. Ну-ка, отправь моление!

Мальчик правильно исполнил и эту отцовскую волю. Хаджи приумолк, опустил голову. Сомкнул длинные ресницы, но видно, что он не спит — просто задумался. На сегодня учение кончилось. Надо бы дать сыну почитать аптиек[4], но сын не умеет читать, и научить его хаджи не может, он сам никогда не бывал в школе и даже не умел расписываться. Вблизи их зимовки нет не только школы, но и учителя. Нанимать его в ауле не соглашаются, а одному нанять — не по средствам. Чему учить сына дальше, хаджи не знает. А обеспокоенная Хадиша продолжает свое:

— Боже мой, зачем тебе Мекка! Из-за умершего Джолана оставишь в беде живых. Единственную нашу кобылицу украли. Чем будем питаться? Надо же что-то делать… А ты сидишь от зари до зари сложа руки и морочишь ребенку голову. Чего доброго, с ума сведешь мальчонку.

Как едкий дым от печки и коптилки окутал мглой тесное жилье, так слова Хадиши туманят сознание Мустафы. Однако сдержанность его не поколебалась. Подумав, хаджи с улыбкой ответил:

— Из твоей семьи вышло много юродивых, да и ты, видно, родилась несчастной. Как ни горюй, вор не вернет украденного. А насчет пищи — добудем. И насекомое достает себе еду. К чему так много говорить? От ученья разве ребенок станет хуже? Умнее будет. Что касается паломничества, то божий дом, могилу Магомета, суждено видеть не только богатым. Если б не лежали на пути моря, я охотно пошел бы туда пешком.