Избранное. Романы - [236]

И недавний спор с Щербаковым отступил куда-то на задний план, показался сейчас незначительным в сравнении с тем, что говорил Чайков. И в обком теперь как-то неловко идти: Чайков уже был у Александра Андреевича, говорил с ним о «Долинке», о будущем угольно-металлургической Караганды. А Мейрам явится старые споры решать. Да и есть ли причины для спора?

Мейрам очнулся от своих размышлений лишь у дверей кабинета первого секретаря обкома партии. Обычно он заходил к Александру Андреевичу без доклада, но, узнав от помощника, что секретарь говорит по телефону с Москвой, Мейрам на этот раз задержался в приемной, вошел только после того, как разговор закончился.

В глубине просторного кабинета сидел за столом широкоплечий пожилой человек в белом костюме. Лицо у секретаря еще моложавое, без морщин, лоб высокий, гладкий, жесткие с проседью волосы подстрижены ежиком, глаза большие, ясные. Александр Андреевич проницательно взглянул на Мейрама.

— Что мрачный?

— Есть на то причины, Александр Андреевич. Разрешите по порядку…

И он передал разговор с Щербаковым. Рассказывал — и все время чувствовал неловкость: не надо бы говорить. И слова подбирались вялые, неуверенные.

Александр Андреевич ответил не сразу. Он вообще не любил торопливости в решении вопросов. Для Мейрама Александр Андреевич не был новым человеком. Несколько лет назад именно Александр Андреевич приезжал в Караганду во главе комиссии по проверке жалоб на Мейрама. Он сумел отделить ложь от правды и поддержал Мейрама. Позже, когда Караганда стала областным центром, Александр Андреевич переехал в область, был избран первым секретарем обкома и горкома партии. Мейрам был вторым секретарем горкома и практически вел все партийные дела в городе, но сложные вопросы он никогда не решал без участия Александра Андреевича.

— Помните ли? — спросил после молчания секретарь. — Семь лет назад у нас с вами в одной из комнат двухэтажного стандартного дома здесь, в Караганде, произошла долгая беседа.

— Хорошо помню.

— Вы тогда удачно сказали: «Если уж начинать борьбу, то нужно победить». Ваша непримиримость к классовому врагу меня тогда порадовала. Но если бы вы теперь проявили нетерпимость к друзьям только потому, что они не согласны с вашим мнением, я бы не нашел причин радоваться. Мало цены такой непримиримости.

— Я не совсем понимаю вас, Александр Андреевич.

— Сейчас объясню, Мейрам Омарович. В прошлом году, в этом же месяце, вы подняли порядочный шум по поводу комбайна Шевченко и Афанасьева. Вы обвиняли Щербакова в том, что он не поддерживает предложения рабочих. Ну, где же этот комбайн? Поторопились вы тогда с комбайном. Поторопились с обвинениями Сергея Петровича. Я понимаю, вами движут лучшие чувства: хотите успеха производству. Но обстоятельства надо хорошенько взвешивать. Нужен детальный расчет. Недавно вы с такой же пылкостью вознесли выше небес график Ермека. А график пришлось изменять. Иногда, прямо скажем, грубовато вы вмешиваетесь в права советских и хозяйственных органов. Помните золотое правило: в спорах должна победить верная мысль, и пусть победит не моя, если она неверная. Понятно я говорю?

— Понятно, — задумчиво ответил Мейрам. — Должно быть, сгоряча я увлекаюсь иногда и склонен командовать.

— То-то и оно. А ведь ничего нового для вас я не сказал. Уверен, что Сергей Петрович не раз то же самое вам говорил. Он большой человек, хороший коммунист, крупный работник.

— Я люблю Сергея Петровича, уважаю! — вырвалось у Мейрама.

— Вот и отлично.

Зазвонил внутренний телефон. Александр Андреевич поднял трубку. Судя по разговору, звонил второй секретарь обкома партии Амантаев.

— Тороплив, это верно, — отвечал Александр Андреевич. — Но, по-моему, он сообразительный парень… Да вы не беспокойтесь, все в лучшем виде обойдется. Поймут друг друга.

Закончив разговор, секретарь снова повернулся к Мейраму.

— Значит, не терпится с открытой шахтой? Это верно: интересное дело, увлекательное.

— Если так, зачем же медлить с ним?

— Э, Мейрам Омарович! Не один Аширбек и не только мы, в Караганде, думаем об открытой шахте. В Москве тоже неплохие специалисты. И они по нашей просьбе изучают вопрос.

— Время уходит. Долгие месяцы могут пройти.

— Будем думать, что не месяцы, а недели… Потерпите. Так вернее будет. А то споткнуться можно…

Александр Андреевич протянул Мейраму руку:

— Как будто договорились?

— Договорились.

И Мейрам уже не раскаивался в том, что зашел к секретарю обкома.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Четыре года не был Жанабыл на родине. Многое за это время изменилось в Караганде. Не мог не заметить Жанабыл и того, как переменился характер его когда-то робкого и рассеянного тестя Жумабая.

На следующий день после приезда старик потащил зятя и дочь Майпу на шахту — посмотреть, что произошло на ней за эти годы. Жумабай ходил по шахте непринужденно, с видом хозяина. Он указал Жанабылу на молодого электросварщика в защитных очках. Электрические вспышки, как лезвием, резали толстую железную полосу. Металл таял, плыл, словно воск, рассыпались и шипели ослепительные искры.

— Это сын Бондаренко орудует, — сказал Жумабай.

— А как сам Бондаренко? Больше не скандалит?