Избранное. Романы - [208]

Вдруг ярко вспыхнули огни автомобильных фар. В открытой машине за рулем сидел Щербаков. Рукава рубашки засучены. Поравнявшись с Мейрамом, Щербаков круто затормозил. Вылез из машины, стал подниматься на возвышенность. На ходу он курил, и было слышно, как, затягиваясь, он тяжело дышит.

— Что стоите здесь? Воздух, что ли, в шахту накачиваете?

— Да, чистый воздух нам сейчас нужнее всего, — невесело ответил Мейрам. — Еще много у нас душных и темных углов.

— Поедем, — пригласил Сергей Петрович. — Что же тут стоять? Тяжело, конечно, но ведь дело нас не ждет. И раньше у меня в жизни были не одни удачи. Я уже по опыту знаю: в таких случаях работа — лучший наш лекарь. Поедем!

— Спасибо, — отказался Мейрам, — я еще поброжу.

Отойдя, он оглянулся. Щербаков, разжигая трубку, все еще стоял на месте, прислонившись к столбу вентиляции. «Меня звал ехать, а сам остался, Значит, тоже нелегко на душе», — подумал Мейрам.

И вдруг увидел Ардак. Должно быть, она пряталась где-то в тени, выжидая, когда Мейрам попрощается со Щербаковым. Девушка заговорила взволнованно:

— Второй раз мы встречаемся на этой площади…

— Да, в первый раз это случилось зимой. А вот уж и весна в разгаре…

— Тогда вы раньше пришли, а теперь — я. Знаете, почему? — И, не дожидаясь ответа, сказала: — У вас камень на сердце. Вот я и пришла.

— Вы искренне это говорите?! — воскликнул Мейрам. — От одного вашего слова у меня на душе просветлело!

— Я пришла, чтобы сказать вам… Твердо решила сказать… Сердце у меня раскрылось с первой встречи с вами. Но я тогда сама себе не верила… У меня не было цели в жизни. И я считала себя недостойной большого чувства. Теперь я нашла свое место среди людей. Учу молодежь, сама заочно готовлюсь в вуз. Вы помогли мне найти цель в жизни. Сергей Петрович тоже помог… От отца я ухожу. Вот только пусть поправится. Он заболел.

Ардак не сторонилась Мейрама, как прежде. Подойдя близко, она смотрела ему прямо в лицо своими сияющими черными глазами. Когда Мейрам обнял ее и слегка привлек к себе, тонкие руки девушки обхватили его шею.

Всегда сдержанная, настороженная, сейчас она была доверчива и ласкова.

— Говорят, вы скоро уедете отсюда, — говорила Ардак. — Чем жаловаться на разлуку, лучше я сейчас все прямо выскажу: моя заветная мечта — пусть эти руки, обвившие шею любимого, не разомкнутся вечно!

— И ты заставляла меня так долго мучиться? Ждала отъезда, чтобы сказать?

— Нет, не ждала! Не хочу, чтобы ты уезжал. На душе моей станет пусто, как на опустевшем джайляу после откочевки аула.

Ардак поверила, что не сегодня-завтра Мейрама снимут с работы. Слух, пущенный по городу, дошел и до нее. Он уедет из этих мест, покинет ее! При одной этой мысли тоска сжимала ей сердце. Мягкий и грустный голос девушки, осторожные ее ласки согрели сердце Мейрама, вытеснили из него горечь последних дней.

— Не надо печалиться. Никуда я не уеду. Кто это без моего ведома высылает меня из Караганды?

— Жанабыл. Сегодня пришел и говорит: «Ну, долго носилась со своей гордостью? Теперь иди прощайся». Вот я и пришла.

— Я рад, что ты пришла. Но уезжать не собираюсь.

Только теперь она поняла уловку Жанабыла: он с умыслом повторил слух, распущенный о Мейраме.

— Ах, шайтан! — рассмеялась девушка. — А ведь каким педальным прикинулся!

— Выходит, и в наше время не перевелись Тонтаи[69].

— А что надо сказать этому Тонтаю? Спасибо надо сказать. Это он смазал медом ваши пересохшие губы! — прозвучал громкий голос.

Это был Жанабыл, вынырнувший из-за угла. Ардак и Мейрам бросились к нему, принялись трепать за уши, тормошить.

— Довольно! — взмолился Жанабыл. — А то еще без ушей оставите в награду за мою услугу.

Взяв под руки Ардак и Жанабыла, Мейрам повел их за город и, позабыв все огорчения, говорил весело:

— Друзья! Сегодня вечером, кажется мне, я достиг вершины моего счастья. До этого испытал немало страданий. Принято страшиться любовных страданий. Но если в конце концов они приводят к счастью, их надо даже любить.

— А вы можете когда-нибудь говорить без философии? — упрекнула Ардак.

— Не может! — подхватил Жанабыл. — Может быть, ты его научишь целоваться без философии.

Мейрам рассмеялся, переполненный счастьем, потом запел:

Ой, Ардак, ты заяц, бегущий по полю,

Я сокол, летящий над тобой…

Распевая в три голоса эту народную песню, они все дальше уходили от города. Перед ними расстилалась бескрайняя степь.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Бейсек и Рымбек ехали верхом на выхоленных конях по берегу реки. У обоих за плечами двустволки. К седлам приторочены убитые утки. День был солнечный. Земля уже начала подсыхать. Речушка Сакур вошла в берега, воды в ней стало меньше. От разлива в степи остались впадины и выемки, заполненные водой, то продолговатые, как желоб, то круглые, как блюдце. Берега заросли камышом и тальником. Птицы, не видя охотника, подпускали его на расстояние выстрела.

— Очень хорошая здесь соколиная охота, — заметил Бейсек.

— Эта местность принадлежала племени ожжекен из рода сармантаи. Именно здесь, в сурочьей норе, впервые и обнаружен был уголь, — рассказывал Рымбек. — Вон там, на склоне, стоял аул Бапан. Уголь нашел пастух из этого аула.