Избранное. Романы - [207]

— Вы полагаете, что он правильно руководит развитием Караганды?

— Судите сами. Когда приехала первая группа работников, во главе со Щербаковым, она нашла здесь пять-шесть ветхих бараков, почти бездействующую шахту да около полусотни рабочих. Не хватало жилья, воды… А сейчас в Караганде почти двести тысяч населения, построены сотни новых домов. Ежедневно мы даем стране несколько поездов, груженных углем. Караганда превращается в третью кочегарку нашей Родины.

— А очереди в магазинах тоже можно назвать достижением?

— Нет. Это позор для нас.

— А помните скандал между Бондаренко и Жумабаем?

— Да, неприятная история. Бондаренко и Жумабая умышленно спровоцировали на ссору. Видимо, кто-то хотел раздуть националистические настроения. Но мы не допустили. На общественном суде оба шахтера помирились. Бондаренко был наказан, теперь он заметно исправляется.

За все время беседы председатель комиссии не произнес ни одного резкого слова. Спрашивал спокойно, но взыскательно. Порою задавал неожиданные вопросы. И нельзя было понять, удовлетворяют ли его ответы Мейрама. Так, совсем неожиданно он спросил с легкой улыбкой:

— Не было ли между вами и Махметом Торсыкбаевым столкновения из-за ревности?

На лице Мейрама проступил румянец.

— Вон какими путями Махмет хочет замести следы своих преступлений! Девушка, о которой идет речь, лишена старых предрассудков, она выше низких интриг. Она стремится к образованию, к общественной работе. Тут нам с Махметом не из-за чего было ссориться. Он недостоин этой девушки ни по своему развитию, ни по моральному облику. Разберитесь в этом — и вы убедитесь сами.

— Говорят, вы содействуете незаслуженному повышению в должностях близких вам людей?

— Если считать близкими людьми родственников, то у меня их почти нет. Я — одинокий человек.

— Кем вам доводятся Жайлаубай, Жанабыл, Бокай, Ермек, Жуманияз?

— Только Жайлаубай дальний мой родственник. Я с ним случайно встретился в Караганде. Думаю, что и родственник имеет право на работу по своей специальности. Что же касается других названных вами товарищей, я сблизился с ними на партийной и производственной работе. Это деловые и честные люди. И было бы ошибкой не выдвигать таких людей.

Близился вечер, в комнате сгущались сумерки. Света еще не давали. Через окна отчетливо доносились голоса людей, стоявших в очереди перед магазином. Шум то усиливался, то затихал. Председатель комиссии посмотрел в окно, нахмурил брови.

— Когда вы наконец покончите с этими очередями?

Мейрам низко опустил голову.

— Сегодня мы с Щербаковым говорили с Алма-Атой и с Москвой. Эшелоны с продовольствием в пути. Через три-четыре дня продовольственные перебои закончатся. Положение могло сложиться еще хуже. Но большинство наших рабочих имеет коров, овец и коз. Многие связаны с колхозами. От недостатка продуктов больше всего страдают люди, прибывшие недавно. Но перед народом нам приходится краснеть! — с усилием произнес Мейрам. Он чувствовал себя так, словно поскользнулся и упал на людях. Им владели гнев, досада, стыд.

В эту минуту в комнате вспыхнул свет.

— Да, перед народом приходится краснеть! — согласился председатель.

Он достал из папки жалобу Маусымбая.

— Приходится испытывать стыд не только перед партией, перед народом, но и перед отдельными гражданами. Все, о чем мы с вами говорили, известно в Москве. Прочтите вот эту жалобу.

— Читал.

— Тогда приготовьте к завтрашнему дню письменное объяснение. Пока на этом закончим.

Вопросов у члена комиссии больше не было, и Мейрам вышел из комнаты. В коридоре ему повстречался Жанабыл, с которым только что тоже беседовали. И без того горячий, Жанабыл сейчас был распален и говорил взволнованно:

— Сколько хлопот, разговоров! Ну чего они ищут? Мы же не преступники!

— Преступлений у нас с тобой нет, а недостатков порядочно.

— Ну и что же? В котле теперь, что ли, прикажешь кипеть?

— Не горячись! Комиссия не для того приехала, чтобы карать. Разберется, поможет нам. А мы обязаны им помочь, обязаны говорить всю правду.

— Я и не собираюсь врать! Кто-то уже пустил слух, что тебя снимают с работы. Вон какая правда!

— Чудак ты! Иди домой, к своей Майпе, и успокойся, — сказал Мейрам и свернул в сторону.

Вечер был прохладный, светлый. Жаркая пора еще не наступила, пыли не было. Чистый вечерний воздух освежил Мейрама. Он расстегнул китель. Фуражку держал в руках, заложенных за спину. Погруженный в свои невеселые думы, Мейрам незаметно вышел на площадь, поросшую зеленой травой.

Он остановился перед старым спуском в первую шахту. Спуск теперь был приспособлен под вентиляционный шурф для подачи воздуха. Здесь когда-то Мейрам впервые спустился в шахту.

Воспоминания немного рассеяли его мысли. Он огляделся. С этой возвышенности в светлый вечер Караганда видна как на ладони. Сверкая огнями, громоздились горы породы; из многочисленных труб валили клубы дыма, с высоких шахтных копров сыпался уголь… Далеко в низине виднелось здание электростанции. Между шахтами тянулись длинные составы поездов, груженных углем. Яркий свет электрических ламп, огни поездов — все это создавало величавую картину.

Сколько же упорного труда вложили люди, чтобы пробудить мертвую степь к жизни, создать на пустом месте новый город! Мейрам тоже вложил сюда частицу своих усилий. Он был уверен, что приносит пользу общему делу, оправдывает доверие рабочих. Впрочем, так ли это? Не переоценивал ли он свои знания, опыт, умение работать?