Избранное - [40]

Так что хочу тебе я рассказать?

Что кто-то там ведет свою таблицу

коварного слепого умноженья

и шулерски стасовывает карты,

чтобы потом подкинуть их в игру,

и, выиграв, заливисто хохочет.

Вот и сегодня, о, совсем случайно,

я позвонил тебе после полудня

и предложил пойти куда угодно

часа в четыре,

                          а куда пойдешь?

Туман и мокрый снег Москву накрыли,

так отвратительно печальны рестораны,

где туго с водкой, круто с коньяком.

А выставки? Что надо — мы видали,

а прочее и видеть не хотим.

Пойдем в кино? Конечно! А куда же!

Там хорошо, там пряники в буфете,

разбавленный, слегка прокисший сок.

Тогда уж встретимся в «Аттракционе»,

днем там пустыня, вот и хорошо.

— Ты видел этот фильм? — спросила ты.

— Да, видел, — я ответил, — но не стану

разоблачать сюжет, погибнет тайна,

словечко лишнее — и кончен интерес.

А впрочем: чушь, великие актеры,

да и кино… там не в сюжете суть.

А что касается меня,

                                           я так люблю

Америку годов пятидесятых, сороковых —

мужчины в темных шляпах,

двубортные костюмы, «кадиллаки»,

тяжелые, что ступки, телефоны,

ковры, отели, гангстеры с кобурой

под левой мышкой — что за красота!

Какой она была — никто не знает,

что стало с ней — придумал Голливуд,

а называется кино «Мальтийский сокол»[22].

И этот фильм я видел двадцать лет

тому назад, и не поверишь где —

в двухкомнатной квартире на Ордынке…

Там жил, а ныне выехал надолго

на кладбище Немецкое один

теперь совсем забытый человек

по имени Викентий Тимофеев.

Был у него домашний кинотеатр…

— Да ты все врешь…

— Вру, но не все, послушай…

Когда-то в молодости он служил в посольстве

киномехаником и получил в подарок

проекционный аппарат и три-четыре ленты,

среди них и «Серенаду солнечной долины»,

по коей мы тогда с ума сходили,

три фильма Чаплина — «Диктатора», «Огни…»

и «Золотую лихорадку» — самый

великий фильм на свете, и еще

вот этот фильм «Мальтийский сокол».

Викентий Тимофеев, когда я знал его,

чудил в литературе, правил бал.

Он далеко ушел из кинобудки,

стал основателем журнала «Детский сад»,

уговорил сильнейшее начальство

вручить ему дошкольную словесность.

В дому его,

                   весьма гостеприимном,

где всякий раз менялася хозяйка,

толкались молодые претенденты

на лавры Самуила и Корнея! —

ужасный, доложу тебе, народ!

Кто без пальто в январские морозы,

кто без ботинок в мартовские лужи,

кто без белья под кроличьим манто —

все сочиняли что-то быстро, ловко,

случалось изредка, что очень хорошо.

И некто там надиктовал на пленку

за десять дней почти полсотни сказок,

где воевали мыши да ужи.

(Импровизатор — он был враг бумаги.)

«Уж — это гад ветхозаветный, явно,

но зашифрованный в дошкольном варианте», —

заметил теоретик Тимофеев.

Но, кажется, совсем не угадал —

тот до сих пор живет на эти сказки…

Уж там, уж сям, уже ужи в балете,

уже ужи на кинофестивале,

и даже он на форуме всемирном

был удостоен Третьего Ужа,

поскольку Первый и Второй достались

какому-то ужасному акыну,

но в этом наш ужист не виноват.

Бывали, там дельцы и дипломаты,

посланцы азиатских территорий

(что лопотали по своим делам).

Считалось шиком ящик коньяка

втащить туда по лестнице щербатой,

и потому полно девиц умелых

и дошлых дам к Викентию ходило…

Там жил и я, глядел кино и басни

рассказывал в распаренном застолье,

крутили эти фильмы день и ночь…

Но Чаплин — что ж! Он — классика, а этот —

«Мальтийский сокол» — рядовой шедевр.

Но почему-то он запал мне в душу,

и полистал я старые книжонки

и раскопал, откуда все пошло.

Гроссмейстер Ордена Мальтийского когда-то

в знак преданности в Рим отправил Папе

фигурку птицы, ясно, золотую.

Но в золоте ли дело? Дело в том,

что в это золото оправили такие

рубины, изумруды и алмазы,

что даже Папа ахнул, прочитав

письмо Гроссмейстера (пергамент сохранился).

Но птица до святейшего престола

не долетела. — Но была она на самом деле? —

Да была. Была! Я думаю, Гроссмейстер

не стал бы Рим дурить.

И все, что он писал про эти камни,

все было правдой. И к тому же

мальтийский адмирал признался,

что выкупил себя и всю команду

вот этим соколом, когда его эскадра

(три корабля) попала к туркам в плен.

Но все это историкам известно,

а дальше романист присочинил,

что, дескать, объявился он в России,

добрался до Орлова Алексея…

В романе сказано, что правнук Алексея,

а вместе с ним и сокол объявились

в Крыму при Врангеле, потом Стамбул,

Париж… Об этом и проведала компашка

авантюристов, рыскавших по свету,

ну, предыстория была им безразлична,

но сокола они добыть решили

и переправить через океан.

Тут, может, я сбиваюсь, так давно

я все это увидел, и время действия,

быть может, сорок первый иль

около, когда союзники

среди нормандских пляжей

сто тысяч положили под стволы

немецких раскаленных пулеметов,

гораздо раньше, чем Георгий Жуков

пробился к райху и занес приклад

над головой с непобедимой челкой.

Тогда-то вот в Нью-Йорке частный сыщик

(играет Богарт) предложил клиентке

прекрасной, словно ангелы распутства,

свои услуги (это — Ингрид Бергман).

Клиентка молча выписала чек,

и дело завертелось…

                 Вроде кто-то ее преследовал.

И в этот самый день, вернее, вечер

помощник детектива был застрелен

в густом тумане около реки.

Полиция решила — это сыщик убрал собрата,