Избранное - [22]

Вечером шестого дня нового года профсоюз приказчиков организовал демонстрацию с фонарями и шествие дракона. Когда демонстранты проходили мимо «Цинфэнгэ», оттуда неожиданно выскочило десятка два молодчиков, вооруженных палками и железными прутьями, и ворвалось в ряды демонстрантов.

У демонстрантов имелись длинные бамбуковые шесты. Тотчас завязалась потасовка; часть разноцветных бумажных фонарей была сломана, часть сгорела, а палки, к которым прикреплялись фонарики, использовались в качестве оружия.

Побоище продолжалось минут десять. Когда прибыли пикетчики и полицейские, зачинщики драки разбежались, оставив одного раненого. У демонстрантов оказалось пять-шесть пострадавших.

На следующий день пикетчики вышли на улицы с ружьями. Бойскауты установили наблюдение за всеми лавками и не допускали вывоза из них товаров. Вблизи домов, где жили торговцы, также расхаживали патрули.

После полудня союз крестьян пригородного района прислал отряд самообороны численностью в триста человек, вооруженный пиками длиной метра по три, с поблескивающими железными наконечниками. Крестьяне расположились возле помещения профсоюзной организации.

В это же время несколько членов уездного комитета партии собрались в доме Фан Лоланя на неофициальное совещание, где обменялись мнениями о волнениях приказчиков. Это совещание не намечалось заранее, и его не созывал Фан Лолань. Просто все встретились неожиданно и случайно.

Сегодня на душе у Фан Лоланя было смутно, он потерял обычное расположение духа. Это, несомненно, объяснялось беспокойством, которое он испытывал в связи с движением приказчиков. Но была и другая причина. Только что между ним и женой возникло небольшое недоразумение, которое и сейчас оставалось неулаженным.

Думая о размолвке, Фан Лолань не ощущал никаких угрызений совести и не чувствовал себя виноватым перед женой. Просто она чересчур строго смотрела на вещи, вернее — наслушалась чьих-то разговоров, не разобралась как следует, в чем дело, и без всяких оснований стала сомневаться в верности Фан Лоланя. Вот почему злополучный носовой платок превратился в повод для ссоры и взволновал жену до слез.

Фан Лолань, конечно, не хотел, чтобы в его отношениях с женой образовалась трещина, и несколько раз повторял Мэйли: «Ну, если даже женщина дарит мне платок, я не могу его не взять. Я же буду выглядеть человеком ограниченным и с предрассудками». В современном обществе, где мужчины и женщины свободно общаются друг с другом, подарки, наподобие такой безделицы, как носовой платочек, представляют самое обыкновенное явление. Но госпожа Фан не хотела этого понять.

Сейчас Фан Лолань вынужден был обсуждать дела. Он только краем уха слышал рассуждения Чжоу Шида и Чэнь Чжуна, а в голове его по-прежнему назойливо звучали полные обиды всхлипывания жены. Он знал, что сейчас ее подруги Чжан и Лю успокаивают жену и очень возможно, что она давно перестала плакать, но ему казалось, что он по-прежнему слышит ее рыдания. Он непроизвольно вздохнул.

— Уже прибыло триста крестьян из отряда самообороны, — говорил Чэнь Чжун. — На улицах — словно введено военное положение. Слухов очень много. То говорят, что завтра начнется обобществление, то уверяют, что сегодня тухао и лешэнь поднимут мятеж. Вечером могут возникнуть серьезные беспорядки. Шида считает, что профсоюз приказчиков действует с излишней торопливостью. И я так думаю. — Чэнь Чжун, словно под влиянием Фан Лоланя, тоже вздохнул. Он был постоянным членом бюро комитета партии уезда и когда-то учился вместе с Фан Лоланем в средней школе.

— Как твое мнение, Лолань? Когда мы шли сюда и увидели беспорядки на улицах, мы решили, что ты должен со всей энергией взяться за дело. Только предприняв решительные меры, можно будет избежать беды. — Чжоу Шида усиленно подергивал плечом, словно без этого не мог произнести ни одного слова.

— Я тоже бессилен, — медленно произнес Фан Лолань, с трудом отвлекаясь от звучащего в его ушах плача и сосредоточиваясь. — Самая большая трудность заключается в том, что комитет партии и купеческий союз не имеют единого мнения и до сих пор не приняли никаких мер. Вот и дожили до такого положения.

— Раз уж речь зашла о купеческом союзе, скажи, видел ты декларацию уполномоченного Лу Мую? — обратился Чэнь Чжун к Фан Лоланю, подняв голову и выпустив белое кольцо сигаретного дыма.

— Позавчера видел. Он одобряет требования приказчиков.

— То была первая декларация. А сегодня утром появилась вторая, с которой ты определенно не знаком. В ней есть несколько фраз, направленных против тебя.

— Странно. Он меня ругает? — удивился Фан Лолань.

— Мую не может тебя ругать, — поспешно вмешался Чжоу Шида. — Я читал декларацию. В ней воспроизводится обсуждение требований профсоюза приказчиков уездным комитетом партии и попутно упоминается о тебе. Тон действительно очень едкий и нехороший. Но я знаю, что Мую так не сказал бы. Вероятно, он поручил кому-нибудь составить декларацию и его обманули. Верно?

Чэнь Чжун, усмехнувшись, кивнул. Он вынул вторую сигарету и заметил:

— Этим тоном автор декларации хочет сказать, что с движением приказчиков так долго не могут справиться потому, что ты, Лолань, выступаешь против требований приказчиков и предлагаешь пересмотреть их. Конечно, это не тайна: со временем протоколы заседаний комитета партии будут опубликованы. Но сейчас, когда обстановка накалена, внезапное разглашение твоего мнения ставит тебя в неловкое положение.