Избранное - [21]

Сегодня появился торговец, голос которого Ху Гогуан приобрел прямо на собрании. Он рассчитывал на многое и вел себя довольно нагло. Только тогда, когда, исчерпав все средства, Ху Гогуан забрал у Цзинь Фэнцзе серьги и передал торговцу, он избавился от назойливого посетителя.

По правде говоря, Цзинь Фэнцзе мечтала о новом халате на меху и никак не думала, что накануне Нового года не только не увидит обновы, но еще потеряет золотые серьги. Можно было представить ее горе! Правда, она не решилась устроить Ху Гогуану скандал, но нашла в себе мужество запереться в комнате и расплакаться.

Когда пришел Лу Мую, спектакль наполовину был сыгран. Ху Гогуан с хмурым лицом расхаживал по гостиной.

— Тебе уже известно? — в упор задал ему вопрос Лу Мую. Ху Гогуан выкатил маленькие глазки и не знал, что ответить. — Уже есть решение по твоему делу. Ты принесен в жертву.

Ху Гогуан раскинул руки, глаза его закатились. Силы оставили его, и он опустился на ближайший стул.

Конфискация, тюрьма… Картины страшные, но вероятные беспорядочно замелькали в его мозгу, словно вспышки молний. В довершение он подумал о возможном обобществлении Цзинь Фэнцзе.

— Фан Лолань — негодяй, — неожиданно вскочив на ноги, закричал он.

— Нет, Фан Лолань помог тебе, — возразил Лу Мую. — Я видел его докладную записку. В ней сказано только, что ты «не отвечаешь чаяниям масс», а об остальном ни слова.

— Так не будут проводить расследование и никого не накажут? — торопливо, все еще плохо веря, спросил Ху Гогуан.

— Фан Лолань только указал, что ты «не отвечаешь чаяниям масс», и снял с тебя кличку лешэня.

Ху Гогуан облегченно вздохнул.

— Ты не будешь избран членом исполкома купеческого союза. Но раз уездный комитет партии признал, что ты всего лишь «не отвечаешь чаяниям масс», значит, с тебя снят ярлык лешэня и, стало быть, ты сможешь действовать по-прежнему. Не было бы счастья, да несчастье помогло.

Ху Гогуан, заложив руки за спину, прошелся по комнате и вздохнул.

— Ну ладно уж! В общем, старались понапрасну. Но поскольку Лолань содействовал мне, я должен навестить его еще раз и поблагодарить. Да, кстати, потеснее завяжу с ним знакомство. Верно?

— Очень хорошо. Но не спеши. Я хочу кое о чем с тобой посоветоваться и попросить твоего содействия.

В памяти Ху Гогуана внезапно всплыл эпизод, как семь-восемь дней назад, когда они с Лу Мую проходили по захолустной уличке Сичжицзе, Лу Мую указал ему на ворота одного, видимо, зажиточного дома и, усмехаясь, шепнул: «Здесь живет некая вдовушка. Очень красивая!» Ху Гогуан также засмеялся и заметил: «Если у тебя, старина, есть какие-нибудь намерения в отношении нее, я помогу тебе заполучить ее в свои руки». Вероятно, сейчас Лу Мую и собирался говорить о ней.

— Уж не о той ли вдове ты хочешь советоваться, о которой говорил на днях? — засмеялся Ху Гогуан.

— Э, нет. А ты все еще помнишь? Я хочу потолковать с тобой о настоящем большом партийном и государственном деле. Ведь я стал членом исполкома купеческого союза и мне нужно выступить с какой-нибудь декларацией.

Ху Гогуан одобрительно кивнул головой.

— Не буду скрывать от тебя, — продолжал Лу Мую, — в таких штуках, как составление деклараций, я не силен. В детстве отец заставлял меня писать стихи, и если бы теперь понадобилось сочинить их, то, поднатужась, я кое-как бы справился. Но с декларацией у меня, пожалуй, ничего не получится. Ты же мастер писать. Поэтому без твоей помощи мне не обойтись.

— Конечно, я помогу. Но я не знаю, есть ли у тебя какая-нибудь идея?

— Идея? Есть, есть. Сегодня я слыхал, что приказчики требуют прибавки жалованья и требуют так много, что владельцы некоторых лавок не согласны. Уездный комитет партии еще не принял решения по этому вопросу, и вот я хочу поддержать требования приказчиков. Имеет смысл первым одобрить их. Это и есть идея декларации. А все остальное, что нужно добавить, попрошу тебя придумать.

Ху Гогуан испытывал то же чувство, которое возникло у него позавчера вечером при известии, что его сын вступил в дружину рабочего союза. Поглаживая коротенькие усики, он усмехнулся.

V

Движение приказчиков каждый день приносило что-нибудь неожиданное, поэтому праздник Нового года (по лунному календарю) прошел нерадостно и как-то незаметно. Большинство владельцев лавок не соглашалось принять три требования, выдвинутые приказчиками 25 декабря. Это были требования: 1) об увеличении заработной платы на двадцать — пятьдесят процентов; 2) о запрещении увольнять приказчиков; 3) о лишении владельцев лавок права прекращать торговлю.

С первыми двумя требованиями хозяева еще кое-как могли согласиться, но третье условие решительно отвергали на том основании, что торговцы должны иметь право свободы действий.

Однако профсоюз приказчиков продолжал настаивать на своем. Он заявлял, что большинство владельцев лавок, вступив в сговор с тухао и лешэнь, стремится лишить приказчиков работы, а также породить панику в торговле и нарушить общественный порядок.

В уездном комитете партии отсутствовало единство мнений по этому вопросу и не было выработано никаких мер для урегулирования его.

К тому времени, когда, согласно обычаю, повсюду вывешивали новое изображение бога богатства и магазины должны были бойко торговать, обстановка накалилась. По двое, по трое сновали по улицам пикетчики профсоюза приказчиков. Бойскауты, одетые, как обычно, повязали вокруг шеи красные платки и вооружились длинными палками. Они несли дозор на оживленной улице Сяньцяньцзе.