Избранное - [61]

В витрине книжной лавки опоясанные красной бумажной лептой новинки возвещали о себе:

«Неудобочитаемая пакость… Последнее творение старого маразматика, не продано ни единого экземпляра… Самые тошнотворные, самые жеманные стихи Эрвина Хёргё».

— Невероятно, — бормотал я холодея. — И эти книги здесь покупают?

— А почему бы и нет?

— И читают?

— А разве у вас такое не читают?

— Ты прав. Но там, по крайней мере, иначе подают их.

— Повторяю: это город, где в чести самопознание. Если имярек отчетливо понимает, что вкус его дурен и что он любит громкие фразы — то есть дешевку, пустоту, самодовольство, — он и покупает стишки Эрвина Хёргё и отнюдь в них не разочаровывается: они же действительно отвечают его потребностям. Все это вопрос тактики.

Чувствуя, что голова у меня идет кругом, я попросил Эшти завернуть в кафе — мне хотелось чем-то подбодрить себя.

Эшти повел меня к безвкусно заляпанному золотом кафе, означенному как «место встречи жуликов и дармоедов» и завлекающему посетителей объявлением: «У нас всегда чудовищные цены и грубые официанты».

Я в первый миг отшатнулся. Но мой друг буквально втолкнул меня в дверь.

— Здравствуйте, — поздоровался я.

— Зачем ты врешь? — укорил меня Эшти. — Разве ты зашел, чтобы пожелать им здравствовать, ты хочешь получить хороший кофе, но не получишь, потому что здесь кофе подменяют цикорием и вкус у него как у второсортного лака. Я просто хотел показать тебе здешние газеты.

Газет было здесь великое множество. Я выбрал для первого раза «Ложь», «Корыстный интерес», «Трусливый разбойник» и «Наймит».

На первой странице «Наймита» жирными буквами набран был постоянный эпиграф-врезка, уведомляющий публику о нижеследующем:

«Каждая буковка этой газеты оплачена. Наша газета одинаково зависима от любого состава правительства, она никогда не высказывает собственного мнения, кроме тех случаев, когда этого требует грязная выгода. А потому мы предупреждаем наших читателей, коих вместе и по отдельности глубоко презираем, чтобы они не принимали наших статей всерьез и презирали также и нас, презирали настолько, насколько мы того достойны, если только это в человеческих возможностях».

— Великолепно, — обрадовался я. — Вот видишь, это мне и в самом деле нравится.

— Говорить правду здесь общий закон, — продолжал мой друг, — так что ему одинаково следуют все. Вот послушай, например, мелкие объявления. — И он стал читать мне из разных газет: — «Кассир с предосудительным прошлым, многократно судимый и подвергавшийся тюремному заключению, ищет места… Нервнобольная воспитательница готова пестовать маленьких детей… Учитель французского языка, говорящий на нем с гёчейским[63] акцентом и желающий усвоить правильное произношение от своих воспитанников, располагает еще несколькими свободными часами…»

— И они находят себе место? — спросил я ошеломленно.

— Разумеется, — ответил Эшти.

— Но почему?

— Такова жизнь, — пожимая плечами, ответствовал Эшти.

Он ткнул пальцем в толстую тетрадь, на темно-серой обложке которой было что-то напечатано темно-серыми буквами.

— Это здесь лучшее литературное обозрение. Очень читаемое.

— Я и название-то не разберу.

— «Скука», — прочитал Эшти. — Называется «Скука».

— Но что же в этом интересного?

— Да то, что называется он «Скука».

— И журнал действительно скучный?

— Я не хочу влиять на тебя. Полистай сам.

Я прочитал несколько публикаций.

— Н-ну, — сказал я, кривя губы, — не такой уж он скучный.

— Ты строг, — упрекнул меня Эшти. — Ничего не поделаешь, ожидания, каковы бы они ни были, никогда невозможно удовлетворить. Из-за этого названия ты ожидал чего-то уж совсем несусветного. Могу тебя заверить, если бы ты прочитал такое там, у себя, тебе это показалось бы достаточно скучным. Все зависит от того, под каким углом мы смотрим на вещи.

На площади возле парламента кто-то ораторствовал перед многотысячной толпой:

— Вам достаточно только взглянуть на мой узкий лоб, на мою искаженную животной жадностью физиономию, и вы сами поймете, с кем имеете дело. Я ничего не понимаю в науках, не владею ремеслами, я решительно ни к чему не пригоден, разве что могу объяснить вам смысл жизни и вести вас к цели. К какой цели? Раскрою вам и это. Я хочу в два счета разбогатеть, хочу накопить денег, чтобы у меня их было как можно больше, а у вас как можно меньше. Поэтому моя задача состоит в том, чтобы еще пуще оглуплять вас. Или вы полагаете, что и так уже достаточно глупы?

— Нет, нет! — завопила возмущенная толпа.

— Итак, поступайте согласно велению вашей совести. Моего противника все вы знаете. Это благородный и бескорыстный муж, светлая голова, ясный ум. Найдется ли в этом городе человек, который пожелает голосовать за него?

— Нет таких! — в один голос завопила толпа. — Таких нет!

В воздухе грозно замелькали кулаки.

Стемнело.

Я брел по ночному городу. Вдруг черное небо запылало, как если бы неожиданно взошло солнце, да не одно, а целая система солнц.

«Воруем, обманываем, обираем!» — сверкали огненные буквы.

— Что это? — спросил я Эшти.

— Светореклама здешнего банка, — равнодушно ответствовал он.

Поздним вечером добрались мы до дома. Небывалые впечатления, как видно, меня измотали. Поднялась температура. Я чихал, даже кашлял. Пришлось вызвать врача.