Избранное - [12]

Смешон ее убор и вид спесивый.

Таков величья образ преходящий,

Которым суетно тиран гордится, —

Роскошный мусор, пестрый и блестящий.

Ты видишь, как венец его искрится,

Как, ослепляя, рдеет багряница?

Так знай, внутри он – только прах смердящий.

Перевод А. Косе

Равное преступление почитается неравным, если не равны свершившие оное

Коль Клиту суждена за преступленье

Петля на шею, а Менандру – трон,

Кто будет, о Юпитер, устрашен

Пред молнией, что стынет в промедленье?

Когда б ты дубом был от сотворенья,

Не высшим судией, чей свят закон,

Твой ствол кричал бы, кривдой возмущен,

И, мраморный, ты б вопиял о мщенье.

За малое злодейство – строгий суд,

Но за великое – на колеснице

Преступника в венце превознесут.

Клит хижину украл, и он – в темнице;

Менандр украл страну, но люди чтут

Хищенье – подвигом его десницы.

Перевод М. Квятковской

Продажному судье

Вникать в закон – занятие пустое,

Им торговать привык ты с давних пор;

В статьях – статьи дохода ищет взор

Мил не Ясон тебе – руно златое.

Божественное право и людское

Толкуешь истине наперекор

И купленный выводишь приговор

Еще горячей от монет рукою.

Тебя не тронут нищета и глад;

За мзду содеешь с кодексами чудо:

Из них не правду извлечешь, а клад.

Коль ты таков, то выбрать бы не худо:

Или умой ты руки, как Пилат,

Иль удавись мошною, как Иуда.[4]

Перевод А. Косе

Рассуждение о том, что имеющий многие богатства беден

Не накоплять, но щедрою рукою

Дарить – вот, Казимир, к богатству путь;

Пусть шелком Тира ты оденешь грудь —

Нет места в ней душевному покою.

Ты господин, но вижу пред собою

Всю твоего существованья суть:

Ты раб своих забот, не обессудь,

В плену томимый собственной алчбою.

Ты душу златом мудрости укрась,

Не попусти ее стать гробом злата,

Поскольку злато перед богом – грязь.

Не верь богатству – слово неба свято,

Вот правда: обделен на свете сем

Бедняк во многом, а скупец – во всем.

Перевод М. Квятковской

Покой и довольство неимущего предпочтительней зыбкого великолепия сильных мира сего

Пусть стол в заморских яствах у вельможи.

Мне с кружкой кислого вина не хуже.

Уж лучше пояс затянуть потуже,

Чем маяться без сна на пышном ложе.

Храни на мне мой плащ дырявый, боже, —

Прикроет он от зноя и от стужи.

Я не завишу от портных; к тому же

И вору мало выгоды в рогоже.

Мне трубочка моя подруги ближе;

Чтоб влезть повыше, я не гнусь пониже,

Не жертвую покоем ради блажи.

Похмельная отрыжка лучше дрожи.

Пускай деляга лезет вон из кожи,

Мне – вакховы дары, ему – куртажи.

Перевод А. Косе

Картины из жизни кабальеро, предающихся праздности

«Была вчера прелестна донья Ана!»

«Я обожаю ледяную воду».

«Форейторы пусть подождут у входа».

«Немедля денег раздобудь, Кинтана!»

«Граф, ваш слуга. Уже рассвет? Как странно!»

«Рысак отменный, и видна порода».

«Эй, кучер, стой!» (Дворцовые ворота.)

«Где камердинер мой? Позвать болвана».

«Король кивнул, и очень благосклонно».

«Клянусь вам честью, что за шут! Умора!»

«Одры кузена добредут не скоро».

«Цыганочке вручите два дублона».

«Ах, все шуты – мошенники и воры».

Столичные сеньоры,

Пустые болтуны и вертопрахи,

Забыв о совести и божьем страхе,

Ведут такого рода разговоры.

Перевод А. Косе

Бурлескная летрилья

Посетив разок Мадрид

Вот какой узрел я вид.

Видел времени щедроты:

То, что было тополями,

Нынче сделалось пеньками;

Видел мост, его пролеты

Так забили нечистоты,

Что вода едва сочится;

Видел: щебетали птицы,

Люди плакали навзрыд.

Вот какой узрел я вид.

Видел много лекарей,

Что внезапно стали нищи,

Переправив на кладбище

Всех недуживших людей;

Видел: клялся брадобрей,

Что, мол, вовсе нет работы

И что в кошельке с субботы

Ни монетки не звенит.

Вот какой узрел я вид.

Видел голод, столь голодный,

Что глотать отвыкла глотка,

Что на нем уже чесотка

Сдохла, став совсем бесплотной;

Видел я, как благородный

Дон не вылезал из долга,

И я думаю, что долго

Долга он не возвратит.

Вот какой узрел я вид.

Видел сотни родников:

Хоть водой они обильны,

Жажду утолить бессильны —

Это очи бедняков;

Видел множество домов,

Толпы сирых и бездомных;

Видел, что в церквах огромных

Пламя свечек не горит.

Вот какой узрел я вид.

Видел город, что судьбою,

Столь к нему неблагосклонной,

Был низвергнут с небосклона

И повержен над рекою.

Кто бы вынесть мог такое?

Пронята его страданьем,

Речка с горестным рыданьем

От него стремглав бежит.

Вот какой узрел я вид,

Посетив разок Мадрид.

Перевод Л. Цывьяна

Его величеству королю Филиппу IV. Мемориал

Король и католик, пресветлый властитель,

От бога ниспосланный нам повелитель!

Я, твой прямодушный и верный вассал,

К стопам твоим ныне с мольбою припал.

Открыв тебе правду, у неба прошу я,

Чтоб слово мое не пропало впустую;

Я, старый слуга твой, чей доблестен род,

Молю: не чуждайся монарших забот!

И пусть на нижайшее это прошенье

Тебе добродетель подскажет решенье.

Хотя от налогов столица вольна,

Подобно провинции, платит она.

Но наши рыданья звучат слишком глухо,

Они твоего не касаются слуха;

Тем паче не ведаешь ты, мой король,

Обеих Кастилий страданья и боль.

Взгляни же: нарядом былым не блистая,

Теперь Андалусия ходит босая.

Заморскому злату у нас грош цена,

А сыты ль пославшие дань племена?..

С арробы[5] прокисшего в бочках осадка —

По девять реалов, да с масла – десятка,

С ягненка по восемь реалов берут,