Избранное - [20]
Это означало, что Хоа все понял. Побагровев от злости, он нетвердыми шагами вошел в дом, швырнул шляпу на кровать и в раздумье почесал затылок. Потом, словно его током ударило, заорал:
— Ни, ты где?
— Здесь, — послышался голос из кухни.
Ни шла, чувствуя, как бешено колотится у нее сердце. С чего это он разорался? Посуды она не била, мебель всю протерла, в доме подмела. Но не успела Ни войти, как приемный отец стал хлестать ее по щекам, да с такой силой, что она закачалась из стороны в сторону. Ударит и выругается:
— Скотина! — Еще ударит и еще выругается: — Дрянь!
И ни разу не сбился, словно телеграмму выстукивал. Девушка молча терпела. Она хорошо знала характер своего приемного отца: будешь кричать, он еще больше обозлится. Наконец у господина Хоа устала рука, и он остановился. Хорошо, что Ни была такой здоровой, а то бы у нее наверняка пошла кровь из носа. Щеки ее были разукрашены багровыми полосами. Она дрожала и беззвучно плакала. Хоа опустился на стул, одну руку положил на стол, другой ухватился за подбородок и грозно спросил:
— Ты понимаешь, что ты натворила?
Ни молчала.
— Ах, не понимаешь?! Тогда слушай, я зря не бью. Ты, оказывается, испорченная девчонка. Кто тебе позволил так вести себя? Отвечай!
Понизив голос, он пересказал все, о чем только что услышал. Девушка по-прежнему была нема как рыба. Она не чувствовала себя виноватой, но по опыту знала, что лучше не перечить. Пусть уж сразу накажут. К чему выказывать свою обиду? Между тем Хоа едва сдерживал ярость: надо было как следует избить эту девчонку.
— Ты грязная тварь! — кричал он. — Жила бы у себя дома, делала бы что хотела. Но в моем доме я такого не потерплю. Ты опозорила меня перед людьми. Бесстыжая! Так-то ты мне платишь за мою доброту! — Помолчав немного, он спросил: — Может, ответишь мне, почему ты такая дрянь?
Ни молчала.
В этот момент вернулась хозяйка.
— Что случилось?
Муж грубо выругался:
— Ничего особенного! Просто эта красотка стала шлюхой!
Хозяйка вытаращила глаза, словно увидела привидение.
— Кошмар! Дорогой, расскажи все по порядку.
Слово «дорогой» хозяйка переняла у горожан, поселившихся в их деревне, и теперь она только так и называла мужа.
— Какой ужас! Какая распущенность! — запричитала она.
Вопли «матушки» и ее скривившаяся, выражавшая полное презрение физиономия с вытянутыми трубочкой губами переполнили чашу терпения Ни. Девушка заплакала в голос и закричала так громко, словно хотела, чтобы все ее слышали:
— Я думала… Я думала, все так…
Хозяйка даже подскочила. Она набросилась на бедную девушку, схватила ее за волосы, тыча пальцем в глаза. Она ругала Ни, била ее по щекам и визжала так, будто ее самое били. Хозяин заскрежетал зубами.
— Хватит! Замолчи, а то соседи сбегутся!
Он прилег на постель и закашлялся, как будто захлебнулся душившей его злостью. Хозяйка терпеть не могла, когда муж кашлял, но сейчас решила промолчать. А то совсем рассвирепеет, попробуй тогда уйми его.
— Ты мне больше не нужна! Сегодня же убирайся! — тяжело дыша, крикнула она Ни.
Ни давно хотела уйти, но решила подождать, пока выйдет замуж. Терпела же она без малого десять лет, еще два-три года потерпит. Ведь уйдешь — разговоров не оберешься. Но теперь ждать больше нечего. Ни убежала на кухню, забилась в угол и, уткнувшись лицом в колени, разрыдалась.
Хозяйка покосилась на мужа и, увидев, что он все еще зол, прошипела:
— У, черт лупоглазый!
Она знала, что теперь муж будет пилить ее всю ночь…
Тетушка не сразу заметила, что Дык стал хмурым и раздражительным. С его лица не сходило злое выражение, нижняя губа постоянно была оттопырена, брови нахмурены, а глаза выпучены — кажется, вот-вот лопнут. Он снова стал молчалив, но временами его словно прорывало, и тогда он срывал злость на чем попало: на собаке, кошке, корзине, овощах, крыше, мотыге, но чаще всего — на тетушке. Он разбивал вдребезги все, что попадало ему под руку, и, глядя на него, старушка дрожала от страха. Вот она, отцовская кровь! Но что поделаешь… Тетушка решила молчать. Она слишком хорошо помнила его отца. Уговаривать и стыдить бесполезно, а станешь ему поперек дороги — еще убьет. Тетушка места себе не находила. Что стряслось с ее тихим, молчаливым Дыком? И что еще будет? Накаркали злые языки! С самого детства он был нем как рыба и вот недавно вдруг стал болтлив, как сорока, а теперь ни с того, ни с сего начинает злиться. Нет, неспроста это. Наверняка кто-то его сильно обидел.
Бедная старушка! Она оказалась куда наивнее внука! Неужели она ничего не знала, не слышала, о чем судачили в деревне?
Господин Хоа остриг Ни наголо, вымазал ей голову известью и выгнал из дому. С тех пор ее больше не видели. Некоторые, правда, поговаривали, что никто ее не выгонял, а она сама сбежала, потому что была беременна. Только такое вряд ли могло случиться — у хозяина в округе все знакомые и ее непременно поймали бы и доставили в деревню. А поймают — три шкуры сдерут, шутка ли! Ведь за нее деньги уплачены. Другие, у кого воображение побогаче, рассказывали целую историю, будто Хоа выдал Ни за негра и запрятал подальше, чтобы ее родители не узнали об этом.
