Избранное. Исторические записки - [166]
Гершензону как раз не были свойственны такие качества, какие подозревал в нем Розанов, – он не был осторожным «ganz accurat», о чем и писал однажды Розанову. Он, человек увлечения, умел так «входить» в предмет своих ученых штудий, что далекое становилось близким, – культура прошлого переживалась им напряженно-интимно, как факт личной жизни. Ходасевич свидетельствует: «К тем, кого он изучал, было у него совсем особое отношение. Странно и увлекательно было слушать его рассказы об Огарёве, Печерине, Герцене. Казалось, он говорит о личных знакомых. Он „чувствовал“ умерших, как живых. Однажды, на какое-то мое толкование стихов Дельвига, он возразил: „Нет, у Дельвига эти слова означают другое: ведь он был толстый, одутловатый…“»>43. О его страстном, живом отношении к изучаемой культуре вспоминала и Е. Герцык: «Помню впечатление, вынесенное им из записок Алексея Вульфа… Холодный разврат, вскрывшийся в них (не ради самого Вульфа, конечно, а ради участия в нем Пушкина), буквально терзал его, и недели он ходил как больной… Все давнее в его маленьких комнатках становилось сегодняшним, живее живого»>44.
Порою увлечения приводили к ошибкам (как со знаменитой статьей «Скрижаль Пушкина»>45), но, как писал А. Белый, «для знавших близко М.О. Гершензона оборотной стороной ошибок был пламень неистовства, Щёголевым неведомый…»>46
С начала 1910-х годов творческая деятельность М. Гершензона развивается в трех взаимосвязанных направлениях. Это сбор и публикация новых материалов, становящихся основой статей, затем объединение их в книги – сначала как «истории» какого-либо движения или «истории одной жизни» (как, например, «Жизнь B.C. Печерина»), позднее – как цикл статей достаточно разнообразной по хронологическому диапазону тематики («Образы прошлого», 1912), наконец – просто публикации собранных документов – это 6 томов сборников «Русские Пропилеи» (с 1915 по 1919) и один том «Новых Пропилеев» (1923). Вместе с написанием статей и книг – издания любимых писателей – двухтомник П.Я. Чаадаева, двухтомник И. Киреевского.
«Образы прошлого» (1912) были первым панорамным сборником. Тему «молодой России» на материале начала XIX века здесь продолжили две статьи. Первая – «Н.И. Тургенев в молодости». Опубликованная в 1911 году под названием «Русский юноша сто лет назад», она стала новым обращением к проблеме личности и ее «строя» души. По отношению к прежней концепции «насыщенного» мировоззрения, свойственного, по мнению Гершензона, людям александровского времени, здесь наблюдается некоторое противоречие, но так кажется лишь на первый взгляд. Действительно, юный Н. Тургенев ощущает внутренний раскол, и «корень» его недуга заключается, как он сам это понимает, «в мысли». Его душевная жизнь расколота на две составные – «природный разум» (как правильное, естественное начало) и «рассудок», названный «беззаконным». Он ведет дневник-исповедь, где тщательно описывает и симптомы своей болезни, и методы ее «лечения». «Этот старый дневник, – пишет Гершензон, – кажется мне драгоценным документом по вопросу, который я считаю коренным для всей мировой цивилизации, – по вопросу о расколе между органическим разумом и дискурсивным, логическим мышлением в человеке»>47. Именно здесь, в поисках душевной цельности, зарождалась философия будущего движения декабристов. Если Природа – мерило, если люди будут счастливы, только согласуясь в своих действиях с Природой, то первым деянием будет, по Н. Тургеневу, уничтожение рабства – главного для России нарушения закона Природы. Отсюда – выход в сферу политики, в сферу «внешней» борьбы. Так поколение Тургенева искало и находило выход из душевных смятений.
Гершензон был прежде всего историком духовной жизни России, а уже потом – ее общественных движений. Он нащупывал новые и непривычные пути изучения культуры: ему интересен не столько конечный продукт интеллектуального движения (в своих работах он почти не касается готовых философско-политических трактатов декабристов или, например, трудов Герцена, Грановского и др.). Интимный дневник, частные письма, пометы на страницах книг – вот что привлекает его в первую очередь. Оперируя традиционным термином «тип», он тем не менее строит свою типологию исторических эпох и характеров, где не тождество идей определяет характер эпохи и «героев времени», а «известные обязательные ассоциации чувств и идей, которые в общих чертах неизменно и в неизменной последовательности навязываются и несходным людям»>48. Так, духовными братьями по «веку меланхолии» оказывается Н. Тургенев и, например, К. Батюшков – неожиданная, но точная параллель…
В сборник «Образы прошлого» вошла и чрезвычайно важная для Гершензона статья «П.В. Киреевский». Фигура Киреевского-младшего как-то по традиции находилась в тени, заслоняясь более масштабной личностью Киреевского-старшего. В исторической картине, рисуемой М. Гершензоном, она вышла на первый план. Если для И. Киреевского достаточно было небольшой статьи, то для П. Киреевского потребовалось целое жизнеописание. Это неудивительно: для того, чтобы разгадать эту странно-затененную личность, нужно понять, в чем был смысл ее трагически одинокой и внешне малопродуктивной жизни. В результате получился образ, а не только носитель идей, и он по праву занял место в книге «образов прошлого».
