Избранное - [315]

Когда я теперь раздумываю об этом, то вижу, что обе стороны — и наши, и капитан Бениач — были по-своему правы. Наши парни готовы были жизнь отдать, лишь бы наложить немцам как следует, лишь бы спасти свои семьи, дома, всю деревню. Капитан же Бениач отвечал за целую группу молодых людей. Сколько пожарищ перевидел он за войну! Дом сгорит — новый отстроишь, но погаси жизнь человека — не воскресишь…

Как знать, быть может, то были две стороны одной и той же истины — как у каждой монеты есть орел и решка.

Прежде чем продолжать рассказ о наших защитниках, надо нам еще раз заглянуть к Демко.

Что же там делалось? Ну, сами понимаете, Демчиха здорово перепугалась — за мужа, за сынишку и, в конце концов, немножко и за себя. Ведь такая куча немцев валила к лесничеству! Она уже предвидела, что тут начнется…

Демко стоял в передней горнице, наблюдая за неприятелем. Пятьдесят? Сто? Ох, да их больше! Он постоял еще у окна, посчитал, посчитал, потом бросился к телефону:

— Еще пятьдесят объявилось!

Это было все, что он успел сделать. Потом выбежал на веранду, схватил шест и сорвал телефонные провода, потому что к калитке его уже подходили первые немцы.

Теперь у него, как говорится, было алиби.

Да что из того, что он успел сообщить о третьей полусотне, когда их было раза в два больше! Вскоре вся долина зачернела…

Не к чему упоминать, сколько их втиснулось в лесничество, сколько снегу они наносили, как согревались, сколько выдули чаю и о чем расспрашивали. В дом-то вошло всего несколько человек, зато на дворе их мерзло до пяти сотен. Измученные тяжелым переходом через горы, они едва на ногах держались, были злы как собаки и мечтали поскорее попасть под крышу.

— Далеко до деревни? — осведомились немцы.

— Часа два пути, — ответил Демко.

Видно, хотели немцы еще до наступления темноты попасть к теплой печи.

А теперь вернемся к нашим смельчакам — мы можем смело называть их так, потому что у того, кто решился принять бой с противником, превосходящим тебя в три раза, сердце отнюдь не заячье, и ноги не заячьи. Притом же мороз на Керашово был ничуть не меньше, чем в долине, по которой шли немцы. Мороз стоял трескучий — двинь рукой, и, кажется, воздух зазвенит и рассыплется, как разбитое стекло.

Так вот, смельчаки наши все оглядывались назад, на деревню, — не идет ли подмога? Черт возьми, пора бы ей подойти!

Тут прибегает третий связной и докладывает еще о пятидесяти немцах…

— Разрази их гром! Это уж многовато…

Не могу сказать, с чьих задубеневших губ сорвалось это замечание. Но оно было единственным, выразившим чувства защитников.

Поручик Фукас кивнул и промолчал.

Капитан Бениач кивнул и промолчал.

Молчали все. А время тянулось.

Вдруг один из ребят говорит:

— Идет кто-то.

Оглянулись. Далеко, так далеко, что не распознать, кто это, по глубокому снегу шел человек. Долго ждали его.

— Верно, связной из деревни, — сказал Разга.

— Ерунда! А телефон на что?

Тут один, самый зоркий, вскричал:

— Да это Матуш! Матуш Трчка!

— И верно, он!

Вскоре его узнали все. А Матуш спешил, ноги его разъезжались по снегу, временами он пускался бежать и снова останавливался, — нет, в такое время прогулка была не из приятных.

— Гляньте, гляньте! Что это он тащит?

— Никак, пулемет!

Но вот Матуш уже тут вместе со своим пулеметом, уже отыскивает для него наилучшую позицию, уже залег в ямку под густым ельником, пристроил пулемет, приготовил ленты. И только тогда поднял глаза на поручика Фукаса:

— Так ладно будет?

— Ладно, Матуш, ладно!

Можно вообразить, сколько твердости и уверенности постарался Фукас вложить в свой ответ. Ни тени сомнения, ни намека на опаску перед лицом пятикратного превосходства!

Как видите, я говорю о численности неприятеля, известном им. Знали бы они, какая на самом деле валилась на них сила, может, поколебался бы и сам Тоно Фукас.

Прошло еще добрых полчаса, и на дороге из деревни показались люди. Кто-то крикнул:

— Идут! Подкрепление идет!

Все обернулись.

— Слава богу!

По дороге ехало двое саней, за ними поспешала группа людей, они торопились изо всех сил — да что! Надо бы, чтоб они уже были тут! Потому что в эту самую минуту раздался приглушенный возглас:

— Немцы!

Эх, некогда смотреть на подходившее подкрепление, некогда отсчитывать минуты. Все еще раз устроились поудобнее, припали щекой к прикладам — и с этой минуты не спускали глаз с дороги, постепенно заполнявшейся войском.

Кто скажет, о чем тогда думали наши ребята? Я готов поверить, что не думали они ни о чем. О чем им было размышлять? Они видели: немцы едва плетутся, устали, выбились из сил. Движутся как машина, работающая на последних оборотах. Но вместе с тем видели: их много.

— Приготовиться к бою! — скомандовал Бениач.

Лишние слова. Все и так были готовы.

— Без приказа не стрелять!

Вот это уже да: приказ поручика Фукаса имел какой-то смысл. Пусть немцы подойдут под самые мушки! Пусть покажутся все, сколько их есть!

Передние уже совсем близко. А сколько шло за ними! Уже всю долину заполнили, а из-за поворота выходят все новые и новые. Господи, да сколько же тут батальонов?

Заснул, что ли, поручик Фукас? Пора, ох пора начинать!

И тут — уж не знаю, может, кто-нибудь из наших неосторожно пошевелился или перебежал от дерева к дереву — раздался первый выстрел. Выстрел — с немецкой стороны.