Избранное - [317]

Так возвращался он из битвы. Не видел ничего, глаза закрыл, ничего не чувствовал, и душа его витала где-то в ином времени и пространстве.

Так провезли его по деревне. Смеркалось, а люди стояли вдоль улицы, и, обнажая головы, спрашивали, кто это.

— Да он еще жив! — кричал Козлов. — Что вы в самом деле!..

Но доктор… Ах, доктор был иного мнения! Пощупав запястье Матуша, он с безнадежным видом опустил его руку. Приложил стетоскоп к груди, прислушался — бьется?.. Нет, не удалось ему расслышать хоть самого слабого биения сердца. Отвоевался Матуш…

Но вернемся-ка на поле боя: надо нам узнать, что же делали немцы.

Они, конечно, поняли, что после подхода нашего подкрепления нет у них никакой надежды пробиться здесь. Назад им тоже ходу не было, и вот рассеялись они по Репискам, по этому голому крутому склону, что высился от них по левую руку: видно, решили перебраться в соседнюю долину, которую мы называем Бротово. Наверное, по карте увидели, что оттуда можно спуститься прямо в нашу деревню.

Ох, и промахнулись они! Представьте себе старые вырубки, засыпанные метровым снегом, обнаженные, голые, где ни одного деревца не осталось… Да, нелегкую они выбрали дорогу, но это была единственная возможность уйти из-под огня.

Все, что я вам рассказываю, вы можете почти слово в слово услышать от любого жителя нашей деревни. Ведь в каждом доме рассказы об этом дне повторялись бессчетно, и, пожалуй, года через два-три детишки будут знать их назубок…

Прежде чем завершить повествование об этом дне и вечере, должен я упомянуть о том, что делал я. Только, ради бога, не подумайте, что я хочу как-то выдвинуть свои заслуги или даже хвастаться. Вы могли бы уже убедиться, что в моем характере нет ни капли тщеславия, и часто я давал слово другим даже там, где мое место было не из последних.

Можете поверить, до чего стыдно мне было сидеть дома при телефоне! Как! Товарищи мои бьются с немцами, а я тут сижу за таким смехотворным делом!

Бедняжка наша Наденька! В детском своем неведении она и понятия не имела об опасности, которая нам грозила. Некому было играть с ней, и она играла одна, бегала по комнате, таскала кошку за хвост, сбросила пепельницу со стола и натворила еще множество подобных же вещей, за что в конце концов получила шлепки. Естественно, она подняла страшный крик, и я совсем вышел из себя. А именно в эту минуту мне позвонили, что под Керашово отдан приказ отступать…

— Господи, я с ума сойду! — заорал я на Розку. — Ну-ка, клади ее спать!

Известие об отступлении поразило меня как молния. Не может быть! Да это ведь конец! Ах, какая страшная была ночь!

Я выскочил на веранду и бросился к лыжам, хотя все это было совершенно бессмысленно да еще нарушало приказ Безака.

Тут к калитке подбежал партизанский связной — один из тех ребят, которые стояли в дозоре на Помываче, на Хлпавицах и вокруг Махнярки. Безак поступил очень мудро, расставив их там: немцы, вытесненные русскими из Тисовца, легко могли проникнуть в нашу долину через эти перевалы.

Связной даже лыжи не сбросил, даже калитку не открыл — прокричал с дороги:

— Немцы! Немцы повернули на Полгору! Значит, слава богу, не к нам…

Но только я порадовался доброй вести, как тут же понял страшную вещь: если немцы уходят через Полгору, значит, туда же двигаются и их преследователи — значит, они пройдут мимо нас, стороной, и это как раз в то время, когда у нас кипит бой, когда исход его сомнителен и наши отступают!

— Чеши обратно! — закричал я связному. — Скорей! Как только появятся у вас первые русские, задержите их! Задержите во что бы то ни стало!

Не знаю, как могла блеснуть в моей голове такая мысль. Не знаю, откуда взялась во мне уверенность, что нам удастся изменить маршрут русских войск. Ах, если мой замысел не осуществится, сколько будет жертв, сколько горя, какая вина падет на мою голову!

Я кинулся к телефону:

— Алло! Контора? Сейчас же передайте нашим: держаться! Держаться всеми силами! Русские здесь! Красная Армия идет на помощь!

XVIII

Едва я передал это ложное сообщение, как пала на меня невыносимая тяжесть, ужас перед возможными последствиями. У меня не было достаточно ясного представления о ходе боя под Керашово, в ушах все звенела та тревожная весть, что дело плохо, и капитан приказал отступать. Я ведь не знал, что помощь подоспела вовремя и бой заканчивается успешно.

Если я и считаю нужным еще вернуться к тому сумасшедшему вечеру, то лишь для того, чтобы дорисовать вам отчаянное положение немцев.

Им, конечно, не очень-то хотелось лезть на Реписки. Был вечер, серые тени легли на снег, вершина клонилась над ними темной, расплывающейся плоскостью. Они карабкались вверх, спотыкаясь, съезжая по снегу назад, падая в ямы, натыкаясь на старые пни. А в спину стреляли наши, и они должны были еще отвечать… Нет, это было непосильно для людей. И даже для «сверхчеловеков».

Еще раз попытали они счастья. Еще раз собрались, кинулись в атаку, чтобы пробиться.

Напрасно. Одна надежда оставалась для них: через Реписки в долину Бротово, а оттуда в деревню. Оставались на их долю ночь, глубокий снег да жгучий мороз. И — наши с тылу.