Избранное: Динамика культуры - [180]

Было много дискуссий по поводу того, какое значение нужно придавать этим понятиям, говоря об обществе. Сейчас кажется вероятным то, что точное соответствие средств и целей или институтов и потребностей не было осознано ни в одном обществе, и что оппозиция присуща структуре большинства из них. Действительно, в те времена, когда доминировали функционалистские интерпретации, имеющие в виду такое соответствие, в книге Форчена «Чародеи острова Добу» были четко обозначены те разрушительные для общества последствия веры в черную магию, которые теперь вполне осознаются антропологами, вместе с тем признающими и их важность в качестве средства социального контроля. В числе авторов, развивавших эту тему, можно назвать таких специалистов, как Эванс-Причард, Фортес, Лич и Глакман{339}. Понятиям, подобным термину «равновесие», было дано много различных определений, чаще же всего они давались вообще без определений.

Радклифф-Браун сформулировал тезис о противостоянии между желательным и нежелательным состоянием дел, используя греческие слова eunomia и dysnomia. Он считает, что dysnomia — это «условие функциональной разъединенности или противоречивости», а также полагает, что общества, находящиеся в подобном состоянии, «продолжают добиваться хотя бы какой-то eunomia», пусть даже это сопровождается изменением их структурного типа. Он указывает на то, что колониальная сфера предоставляет прекрасные возможности для исследований такого рода ситуаций. Он также добавляет, что одним из видов социальных изменений, открытых для изучения, является дезинтеграция, однако стремление к реинтеграции можно усмотреть в таких явлениях, как возникновение новых религий{340}. Можно предположить, что в этом аргументе понятие «общество» гиперстатично в той же мере, что и «культура» у Малиновского. Формулировка предполагает, что сущность изменений не представляет интереса сама по себе, но мы изучаем изменения только постольку, поскольку они ведут к дезинтеграции или реинтеграции. К счастью, антропологи на практике не ограничились такими узкими рамками изучения социальных изменений.

Значимость истории

Хорошо известная точка зрения Малиновского относительно ценности истории для антропологических исследований изначально была принята им в противоположность взглядам Риверса, который в своей книге «История меланезийского общества» допускал, что целый ряд событий прошлого просто подготовил современную социальную организацию, а также в противоположность воззрениям других авторов, рассматривавших явно аномальные черты современных обществ как пережитки предыдущих ступеней развития, выдвигаемых для их объяснения. Отвергая «предполагаемую историю», он полностью соглашался с Радклифф-Брауном, который, однако, заявлял, что поступал так «не из-за того, что имел дело с историей, а потому что она была предполагаемой»{341}. Оба ссылались не на выводы из источников, как должны поступать все историки, но на чисто гипотетическую картину прошлых событий. Они использовали это слово в более специфическом смысле, нежели Эванс-Причард или Форд, которые утверждали, что «вся история носит предположительный характер»{342}. Они также приходили к согласию в том, что причина сходства институтов различных обществ кроется в их отношении к другим институтам, и искали скорее обобщения, касающиеся происхождения общества, нежели объяснения отдельных явлений. Но в то время как Радклифф-Браун признавал, что специфические характеристики любого института должны явиться результатом его исторического развития, Малиновский иногда утверждал, что никакие события прошлого не должны занимать антрополога.

Его взгляды на изучение истории в ее связи с социальными изменениями усложнялись излишним акцентированием значения политики. Главным доказательством, подтверждающим необходимость снижения ценности реконструкции прошлого, для него было то, что подобная операция не представляет никакой ценности для планирования будущего. По-настоящему важные, с его точки зрения, построения должны прогнозировать будущие пути развития. Он не склонен был уделять особое внимание возможности проведения параллелей между наблюдаемыми событиями в одно время или в одном месте и зафиксированными событиями в другом. Он, разумеется, признавал релевантность любого аспекта древних традиций, все еще сохранявшихся в памяти африканцев и, таким образом, способных побудить их к каким-либо действиям. Его позиция проиллюстрирована ссылкой на соответствующее отношение колониальных властей к брачному выкупу: «Практический вопрос не в том, как выглядел подобного рода законный договор несколько поколений назад, но в том, является ли он сегодня действенной социальной силой и каковы перспективы его развития и изменения». И еще: «Важна именно история, сохранившаяся в живой традиции или в работе соответствующих институтов… Только то, что живо и по сей день, в какой-то степени может быть использовано теми, кому приходится контролировать туземное общество»{343}.

Он действительно отмечал, что не существует никакого реального противоречия между функциональной и исторической точками зрения, так как первая, имея дело с процессами, вынуждена учитывать и временной аспект. Однако время, которое рассматривается в функциональном исследовании, в том смысле, как он понимал его, простирается в прошлое лишь настолько, насколько позволяют воспоминания живых носителей культуры. Ясно говоря о полезности исторических данных при проведении сравнений, он решительно отвергал их ценность для изучения изменений в отдельно взятом обществе, частично из-за ненадежности устной традиции, но еще более из-за уверенности, что главная задача исследования социального изменения состоит в том, чтобы власти смогли взять его под свой контроль.