Избранное - [26]

По-видимому, выписавшись из больницы, Хоанг ушел «туда», вот почему связь у нас с ним оборвалась. А сейчас он был так нужен мне!..

Я вышла на улицу Конгли. Вдоль всей улицы на каждом перекрестке выстроились «красные каски»[23] с автоматами на изготовку. А «пестрые»[24] бежали по обеим сторонам улицы, занимая заранее намеченные позиции, — ну прямо жабы запрыгали по улице!

Военные машины громыхая проносились по мостовой. Бронетранспортеры с солдатами и танки заняли позиции и навели орудия на Дворец независимости. Стрельба усиливалась. Из уст в уста по-прежнему передавались самые противоречивые сведения.

— Уже захватили Дворец независимости и арестовали правительство вместе с охраной!

— Войска охраны продолжают обороняться, «черные каски»[25] открыли стрельбу по «красным», но тут появились «пестрые»…

Люди заполонили тротуары по обеим сторонам улицы.

Около Дворца независимости мелькали «красные каски» и группами стояли «пестрые». А в толпе кто-то спрашивал:

— Так захватили дворец или нет? И кто на самом деле совершил переворот?

Солдаты и полицейские, не отвечая, удивленно смотрели на спрашивающих. Лишь иногда кто-нибудь из них бормотал себе под нос:

— Переворот… переворот…

Они, видимо, тоже не понимали происходящего, и от них ничего нельзя было добиться. Все лишь повторяли одно и то же:

— Свергнуто господство одной семьи!

Толпа двигалась в сторону дворца, все хотели своими глазами увидеть, что происходит, кто с кем дерется. Вдруг все заметили отблески пламени.

— Дворец горит!

Но кто-то ворчливо произнес:

— Да нет, это совсем в другой стороне, на улице Нгуен Зу. А во дворце все еще перестрелка.

Кто-то громко крикнул:

— Свергнуто феодальное господство одной семьи!

Мужчина, стоявший рядом со мной, сказал:

— Смотрите-ка, манифестация!

На углу улицы Фан Тхань Зан толпа остановилась — дальше, к президентскому дворцу, ее не пускали солдаты. Со всех сторон по-прежнему неслись различные возгласы: «Нет, еще не захватили!..», «Бой идет совсем рядом…», «Уже захватили нижние этажи!..». Было ясно, что правительство свергнуто, но кем? Кажется, военными. Люди называли имена каких-то генералов и офицеров. Меня стиснули со всех сторон, и я очень хотела поскорее выбраться из толпы. С большим трудом мне удалось это, и я побежала по улице Фан Тхань Зан, намереваясь проскочить на улицу Хонг Тхап Ты, а оттуда — в парк Таодан. Там, по-видимому, проходил митинг — я слышала громкие призывы, гул голосов.

Дворец независимости был окружен: всюду стояли танки и бронетранспортеры, солдаты сдерживали людей, пытавшихся прорваться к дворцу. С трудом пробираясь сквозь толпу, я дошла до улицы Хонг Тхап Ты и оказалась перед входом в парк Таодан. Тут действительно творилось что-то невообразимое. Огромная толпа гудела, как растревоженный улей. Люди толпились вокруг грузовиков, превращенных в трибуны, и в этом людском море, как лодки, мелькали мотороллеры, велосипеды, коляски велорикш. Вся эта масса колыхалась из стороны в сторону. Многие пытались выйти из парка, а им навстречу лились новые потоки. Мелькали лозунги и транспаранты: «Долой господство семьи Зьема!»[26], «Долой феодальное господство!».

Голоса людей слились со звуками громкоговорителей в сплошной рев и шум, среди которого слышались лишь вопли «Долой!..».

Занималась заря. Я решила выйти из парка и попробовать пробраться к Дворцу независимости. Но у входа в парк остановился джип, и толпа людей мгновенно окружила машину. Крики «Долой господство одной семьи!», «Долой феодалов!» заглушили возгласы «Да здравствует!». В машине стоял человек в мундире полковника. Он размахивал руками, что-то громко выкрикивал. Из-за шума я ничего не могла понять, до меня долетали только обрывки фраз: «Свергнуто господство… принесли свободу… безопасность…» Вдруг я отчетливо услышала: «Для учащихся и студентов открывается блестящее будущее… будут построены новые школы и институты». Голос полковника потонул в восторженных криках толпы. Заворчал мотор, машина медленно двинулась дальше. Кто-то из стоявших рядом назвал имя полковника, но я не обратила на это внимания, потому что старалась рассмотреть людей, толпившихся у входа в парк. К удивлению, я заметила, что в основном это были студенты и школьники. Теперь мне стало понятно, почему полковник остановился именно здесь.

Молодежь продолжала выкрикивать приветствия. Эти возгласы не смешивались с криками тех, кто требовал свержения правительства и ликвидации феодального режима. Вдруг я увидела в толпе Линя! Он показался мне очень возбужденным и веселым. Я вспомнила, как Хоанг предупреждал меня, чтобы я была осторожна с Линем. Его отец, юрист, в числе многих интеллигентов, выступал за мир и демократию, против марионеточного режима, но он не был заодно с нами. И Линь, живший совсем в иных условиях, чем мы, очень отличался от нас своими убеждениями и взглядами. Однако его тянуло к нам, своим сверстникам, к тому же мы были товарищами Тхань, в которую он действительно был влюблен. Линь способен был и на геройство, но во имя чего?.. Стоп! Пожалуй, я чересчур придираюсь к нему…

Я вспомнила, как Линь неизменно сообщал мне о том, что происходит с Тхань, о том, как ее переводили из одной тюрьмы в другую: из Сайгона в Шолон, потом в Задинь, в Тхудык, Фулой, Динь Тыонг и, наконец, в Чукзанг. Я верила, что Линь любит мою подругу, хотя он продолжал шататься по кабакам. Я сочувствовала ему, мне хотелось помочь Линю найти какую-то опору, какую-то линию в жизни. И вот теперь после переворота он бежит за машиной и приветствует полковника. Я с изумлением смотрела, как Линь бежит за машиной, в которой стоит полковник, горделиво взирающий на толпу. Я заметила, что у него такие же тонкие усики, как и у Линя. Они были тщательно подстрижены и забавно топорщились.