Избранница - [41]

– Никакого Нового года нет и мы не приперлись. Мы с Севой-Севастьяном пришли к Юлии Петровне наши именины справить.

– Так у вас еще и именины. А справить картошкой в мундире?

– Молитвой при Распятии. А... когда нас кончать будете, нам не плакать, а радоваться надо будет, потому что вы нас прямиком в Царство Небесное пошлете. Я была там, знаю.

К главарю подошел тот, кто бил по голове Юлию Петровну:

– Слышь, кентуха, гляжу я на нее и у меня крыша едет.

– У меня тоже. В натуре, фрук-то-за...

– А может, она заколдованная, может, она боли не чувствует? Я слыхал про таких, может на ней вроде как броня эта, как ее, экстра...

– Боль я чувствую, а от колдовства избави Господи, – Зоя решительными движениями перекрестилась. – А броня моя – это молитва за меня всей Церкви Православной!

– Так значит, когда копыта отбросишь, в рай, значит, сразу? Ну так – на перо, ткни в себя – и ништяк, и нас от греха избавишь.

– Копыта у беса, – грустно отвечала Зоя. – А убивать никого нельзя, а себя вообще... Себя убьешь – не простит Господь. И я вас от греха никак не избавлю. Вот Он только может избавить, – она кивком головы указала на Распятие.

– Не, слушай, я тут про эту, Жанну д'Арк, по видаку смотрел. Эта не жиже, а язык как подвешен! Не, точно вырвать надо.

– Смотри лучше порнуху. А язык... Не-е, сначала она языком своим прощения попросит. Вот у него, – и главарь вынул из-за пазухи золотую цепочку, а на цепочке Зоя увидела... черноголова! Аж вскрикнула и перекрестилась:

– Ты – бесопоклонник?!

– Да никакой я не поклонник. Так ношу – красиво. Вроде талисмана. Мордашку с него мастер из мрамора точил. Не, столько баксов за работу отвалили, баксами набили, а она – "низ-ринь-ся"! И прощения попросишь, и чертиком назовешь. И поцелуешь!

И тут смачный плевок полетел с Зоиных губ в черноголова. У него даже морда изменилась, из дерева точеная. Оплеванный и обиженный, он как бы хныкал к хозяину: да что ж это такое?

– Ничего, спокойно, – зловеще отвечал тот, пряча талисман назад. – И это учтем, име-нин-ница. Как тебя зовут-то?

– Зоя. А моя небесная покровительница мне сейчас помогает, ее тоже заставляли у бесов-идолов прощения просить.

– И что же?

– Не дождались. И от меня не дождетесь.

– Плохо заставляли, наверное.

– Хорошо заставляли: били, пытали, за волосы подвесили...

– О, а это мысль! – толстые губы растащились в радостной ухмылке и Зоя увидела как слева от головы главаря возник черный круг с черноголовом внутри. – На именины ведь подарки дарят. От новогоднего отказалась, "низ-ринь-ся", от именинного не откажешься. Поглядим, какая ты Жанна д'Арк. А у этого хлюпика кто там на Небесах?

– Севастьян мученик, – Зоя улыбнулась отрешенной улыбкой. – Из него мишень сделали, стрелами пронзили, а он воскрес потом силой Христовой и, воскресший, ко Христу призывал. А потом его палками добили. И сейчас он смотрит на нас из Царства Небесного и нам помогает.

– И не отрекся Севастьян небесный?

С той же улыбкой Зоя отрицательно покачала головой и сказала:

– А если б отрекся, разве б был он небесный?

– Ну этот-то, – главарь с презрительной иронией оглядел Севу, – быстренько...

– Держись, Севка! – крикнула тут Зоя Севе-Севастьяну. По правой щеке ее скатывалась огромная, сверкающая на свету, слеза. И тоскливо-унылое болезненное лицо Севы-Севастьяна просветлело, его наполнял звон-перезвон от удара капельки о световую нить.

– Палками – это не интересно, – все так же ухмыляясь, сказал главарь, – а стрелы... А что, ребята, в дарц поиграем? Ну-ка, Свистун, глянь-ка, вон в столе, что от нас остался, там коробка, помню, с дротиками была... Есть? Ха! По-иг-ра-ем...

Зоя видела, что настроение главаря меняется с каждым мгновением, он теперь не забоится онеметь, ему теперь нужен только ее поцелуй в морду черноголова. Губастый главарь безумел на глазах и становился на тропу войны с Живым Богом.

– А как тебя зовут? – тихо спросила она главаря.

– Хрюн – вот как меня зовут, – отчеканил тот.

– Это не имя.

– Ну, в детстве Ильей кликали.

– Кличут тебя сейчас, а Ильей – называли.

"Не, семилетка-малолетка, так раз-так!.. Ее б к нам в бригаду, паханшей той бы еще бы была! Эта главшпанка, что ростовских держит, куда ей до этой малолетки!"

– И у тебя через час именины.

– Что?!

– Именины. Первого числа – Илья Муромец. Мне бабушка читала. Монах, богатырь, защитник... – на щеке Зои остановилась новая маленькая слезинка. А перед глазами ее расстилалась и уходила за горизонт трясина мучительного бесконечного времени, из которой торчали бесчисленные свеклы-головы. И свеклы-головы этих четверых тоже там, больше им негде быть. И они громче всех орут смеющемуся черноголову: «Да когда же за вторым наперстком прилетят?!" И невозможно без содрогания и жалости смотреть на их несчастные орущие лица, которые и лицами-то быть перестали.

– Господи, – зашептала Зоя, обращаясь к Распятию, – за своих врагов ты велел молиться, а за Твоих можно? Да и не враги они... Я же в Царство Твое иду, а они...

"Можно", – услышала в себе Зоя голос звона-перезвона.

Главарь Хрюн в упор смотрел на остановившуюся слезинку.

"Нет, так о себе не плачут, такими слезами плачут по покойнику, когда над гробом его стоят..."