Из жизни кошек - [3]

— Поминки, — пояснил он. Теща… Земля ей пухом…

Я в связи с этим кое-что уже невольно загадал. Но, честно говоря, мне самому хотелось ошибиться: Игорь был парень неплохой, правда, не очень умный вроде бы, ну да не все же обречены умниками быть даже из числа «избранного народа». Однако вскоре очередной директор в очередной раз нас перепродал, и на завод «крыша наехала разборку проводить», охрану у ворот под автоматами в снег уложили, но долю свою выбили, а в результате снова нам зарплату перестали выдавать.

Эти события и подтолкнули, вероятно, нашего энергетика к предсказанному мной исходу.

— А жена что… — Он грустно поморгал ресницами. — Жена сама мне говорит: «Пусть дети хоть на той земле живут в нормальной обстановке».

Ну вот, подумалось, и будут там они кипы на голове носить и старательно учиться писать справа налево… В те же минуты Серенькая, давясь и озираясь, поспешно пожирала кожурки от свиного сала, чтоб поскорее переработать это в молоко для своего единственного первенца. Что интересно, — по облику дитя никак не догадаешься, кто папочка. Ни с бродягой черно-белым, ни с лохматым, как колли дымчатым котом, который тоже приходил к нам во время мартовских романов, нет никакого сходства. Вот она суть матриархата, выпавшая из школьных уроков по истории! Папашу своего попробуй-ка найди, а мама вот она, у мамы молоко, за маму и держаться надо было. Да и теперь еще у нас где-нибудь около армейских гарнизонов, рыболовецких баз на побережье призрак матриархата по квартирам так и бродит, держись за мамин миниюбочкин подол.

Впрочем, это еще смотря какая мама. Исчезла Серенькая вдруг, Бог ее знает, куда делась. На смену прихожу, а ее нет. Может быть, Машка с нею, наконец, расправилась? А может, просто прогнала соперницу-чужачку или же та сама ушла? Мало ли юных шалавок по теплу весною, летом бросают опостылевшие стены, малышей своих и вдаль неоглядную уходят от вечного руководительства властной свекрови да попреков? Так что между изгнанием и собственным желанием уйти — грань скользкая.

В общем, исчезла серенькая, оставив нам на память свою модельку, до мелочей похожую, уменьшенную копию себя. И отчуждение родовое, жизнь вроде рядом с прайдом, но вне его моделька унаследовала полностью. Частенько я видал ее на подоконнике, сидит, сквозь закопченное стекло рассматривает косые дождевые струи, мокрый асфальт тесного переулка меж трех заводов, одна, печальная… Ну прямо этакая Неточка Незванова! Потом опять же люди любознательные мне объяснили, что в следующем издании своем Серенькая уже не девочка, а мальчик. Подобная реинкарнация — обыкновеннейшее чудо на земле. Будто бы Кто-то пробует, — как оно лучше? Ну ладно, пускай будет Неточек Незванов. Даже Незванофф — по чужому.

Не звали к общей родовой трапезе Неточку, если у Машкиного прайда вдруг находилось, что пожрать. Не посчитал он себя званым и, когда после 21 августа жрать всем в котельной стало нечего, — вместо зарплаты только обещания два месяца, — и Машка подняла свой народец на Исход из обетованной родной котельной. Хотя, возможно, никого она не поднимала. Может быть, Данко тоже просто сам поднялся и пошел из мест гнилых, ну а другие потянулись вслед за ним? И пришлось ему сердце вырывать свое, и все такое… Но, так или иначе, кошкин народ однажды сдвинулся и муравьиною цепочкой отправился за лучшей долей. Однако вражье племя с лаем налетело. Прошка всю свою рать привел и даже через улицу не дали кошкам перейти.

Такое, говорят, произошло побоище, что автодвижение на дороге остановилось. И не было рядом ни щели, ни трубы, чтоб Машке юркнуть и шипеть оттуда, грозя глаза собачьи выцарапать. Кто-то из псов схватил ее за круп, а кто-то сбоку… И дополнительно еще ее машина переехала, расплющив до толщины обувной стельки. Весь остальной прайд разбежался кто куда и сгинул «аки обры», от коих не осталось «ни памяти, ни наследка». От Машки-то осталась память. Какая? Так тоже ведь хотела, чтоб «как лучше, а получилось», как…

Еще остался и продукт Машкиного неприятия, Незванофф Неточка, если, конечно, согласиться, что мы в ответе и за тех, кого не захотели приручить, к себе приблизить? Он так же у закопченного окна посиживал, но и ходил, бродил, заглядывал в ранее запрещенные для него зоны, осваиваясь со своим новым положением единственного владельца многоэтажной отопляемой страны среди холодных просторов нашей Родины. Без еды обойдешься и день и два, а на морозе и за час замерзнуть можно — континентальный климат, пятидесятые широты… Вот и повадился черно-белый захаживать в котельную: княгини Маши нет уже, Неточку он в упор не замечал, а тепло место пусто не должно быть. Но тут вдруг неожиданность, — Незванофф заступил ему дорогу! Шерсть — дыбом, спину взгорбил, прямые лапы напружинены! Что могло воспоследовать?

Вскочил я, бросился на выручку, ногою топнул, шикнул на захватчика. Он убирался нехотя, ворча и скалясь, словно тигр в джунглях. Неточка вслед ему из-за моей ноги мурмуркал песню боя, дурачок. Понятно было, что добром дело не кончится. И оказалось, не мне одному это понятно. Мысль мою уловил Лев Николаевич. Есть у нас непростой человек такой, плод легкомысленных амбиций поспешно начитавшихся родителей: раз папа — Николай, то почему бы сына Левой не назвать? И вот теперь Лев Николаевич от семьи ушел, бросил работу — «золотая жила» — в автосервисе, живет в халупе-самостройке на шести простонародных сотках, читает книги толстые, работает у нас дежурным слесарем, отпустил бороду до пояса. Он лысой головою помотал и недвусмысленно махнул рукою на Незваноффа, дескать, судьба его известна.