Непротивление злу насилием мне скучноватым показалось, подумав, я решил на всякий случай сварочными электродами вооружиться, которые в большом количестве еще с доперестроечных времен сушились на одном из наших котлов, и даже на точиле заострил несколько этих тяжелых, покрытых слоем флюса, стержней, а после ради практики попробовал метать их в полуразорванные мешки с угольной пылью. Мое оружие вонзалось безотказно. Однако когда вдруг дошло до дела, оказалось, что за двумя мелькающими средь труб да механизмов тенями и взглядом трудно уследить, не то, что электродами целиться! Коты, сцепясь клубком, выкатились в узкий коридорчик между котлами. Я стуканул ногой, как по мячу. Клубок распался. Захватчик уходил неспешно, на непонятном языке своем вполне понятно промурлыкав мне угрозу и презрение, и даже назидательность где-то в последних нотках прозвучала. Что-то такое типа — «Жизню понять надо-а, по-онять, тогда в президиумах заседают, не в котельной…». А Неточка уполз потом буквально, волоча из битвы коридоровой «след героя светел и кровав». След этот обрывался возле трещины в полу, под трубами, а дальше людям путь заказан: не пролезть. Может быть, там кошачий некрополь, а может, — лазарет, чтобы раны зализать да и уйти потом куда-нибудь подальше? Известна ведь кошачья живучесть, девять жизней и все такое. В обоих случаях наследник Машкин, а не мамин, Неточка исполнил все, что мог, и своего достиг, у нас не поселился Черно-белый. Остались мы без кошкиного племени в котельной. И вскоре шепотки пошли: «кошечки чуют газ… от взрыва берегут котлы…». А после вдруг Лев Николаевич, будто из Ноева ковчега «пару тварей», привез юного, крепкого кота и пестренькую, вроде Машки, невесту-молодуху.
Дичились поначалу новоселы, еду не брали, прятались где-то днем, ночами только к нашим подношениям выходили. Потом привыкли, устроили себе гнездовье среди того же просыпавшегося из мешков угля, похоже, с намерением обзавестись потомством. Появятся котята и станут считать эту закопченную котельную своей Землей Обетованной. Кошкин народишко сменился. Мы — остались. Куда мы денемся?