Из воспоминаний - [132]

V.

После «Записок степняка» появилось еще несколько повестей и романов Эртеля («Гарденины», «Смена» и др.) Его «Гарденины» в свое время произвели сенсацию в среде читателей.

Уже лет десять, как Эртель оставил литературную деятельность, замолк. Я не однажды выговаривал ему за то, что он не пишет. Он утверждал, что у него не было и нет настоящего призвания к писательству, что он был дилетантом. По моему мнению, он ошибался, был он слишком скромен и недооценивал свои силы, как художника-бытописателя. Те же «Гарденины» и теперь еще представляют для добросовестной критики богатый материал, (Я пишу не критическую статью, и поэтому умалчиваю о несомненных для меня достоинствах литературных произведений А. И. Эртеля).

К сожалению, я не могу найти того письма Эртеля, где он подробно говорит о причинах, по которым он покинул литературную деятельность. Зато сохранилось у меня его большое, доброе письмо из Твери (от 16 апр. 1889 г.).

В феврале и марте 1889 г. я перенес очень тяжелую болезнь (крупозное воспаление легких) и наводил у знакомых справки о кумысе, о том, куда бы мне лучше поехать для поправки, когда буду в состоянии отправиться в путь. В это-то время, когда я находился, так сказать, на распутье, я и получил от Эртеля очень подробное письмо, с весьма полезными указаниями и с предложением услуг…

«Дорогой П. В., - писал он. — Вчера я получил письмо от М. Н. Чистякова[41], в котором он меня извещает, что вы очень больны и что справляетесь, как бы устроить кумыс в Самаре. Позвольте мне дружески поговорить с вами по поводу летних ваших проектов. Дело в том, что в Самарск. губ. очень трудно устроить кумыс так, чтобы это было и не дорого, и хорошо. Живи там Матвей Николаевич[42] или хотя бы Сумкины, — другое дело, но теперь приходится выбирать только между так называемыми кумысолечебными заведениями. Лучшее из них, несомненно, Богдановка, в 50 верст, от Самары по Оренбургск. и затем по Уфимск. ж. д. (ст. Тургеневка). Но что представляет из себя это „лучшее“? (следуют подробности о кумысе и дороговизне жизни в Богдановке.) Но это не главное, главное — страшнейшая тоска, обыкновенно царствующая там; в саду — сыро, в поле — пустыня, выжженная солнцем — и вечный вид чахлых раздраженных, но все же щеголяющих напропалую больных. Не изберете ли вы другое?

Ступайте в Кисловодск. Кумыс там прекрасный, но лучше всего живительный горный воздух, чистый и прозрачный, как хрусталь. Жизнь отнюдь не дороже, чем на сравнительно дешевом кумысном курорте — Богдановке. Я знаю людей — мужа и жену, — которые ухитряются проживать вдвоем 70 р. в мес., то есть, в Кисловодске. Правда, у них была своя керосиновая кухня, а припасы на базаре очень дешевы. Но какое же сравнение с унылой Самарой! Можно вволю бродить по веселым, зеленым горам; утомительных жаров никогда не бывает, а в случай покажется жарко — прелестный тенистый парк, с вечным журчанием горной речки. Одним словом, вне всякого сравненья с пыльной и знойной Самарой.

Перейду теперь к Ахиллесовой пяте этого проекта. Раньше 1 июня в Кисловодске делать нечего: сезон открывается с 1, да в мае бывает еще и сыро, иногда идут дожди. Вам же, разумеется, чем скорее выбраться из Питера, тем лучше. Сделайте так: выбирайтесь хоть сейчас же, доезжайте до ст. Графской (одна станция за Усманью) и живите у нас на Грязнуще до 1 июня. Помещение не ахти какое, пожалуй, даже убогое помещение — но все-таки не простудитесь в нем, а затем — весна, которая так хороша в наших местах. Молока вволю, открытые и просторные поля. Мы выберемся из Твери, вероятно, в половине мая; впрочем, может быть, М. В. приедет раньше на хутор, — но, во всяком случае, вы будете у матери моей, там живущей, таким же желанным гостем, как и у нас. Если же вам почему-нибудь не по душе мое предложение, то дальше, по той же жел. дороге, в 200 верст. от Графской, живут люди, тоже дружески расположенные к вам — Чертковы. Во всяком случае, можно переждать где-нибудь на пути до начала июня.

Приступаю к самому труднейшему… (Следует подробное исчисление расходов по поездке и по житью в Кисловодске.) В конце июля и в конце августа я могу располагать (с апрельской кн. „Русск. Мысли“ печатается мой роман) возможностью ссудить вас в два срока 150 руб., то есть высылать вам в Кисловодск по 75 р. в месяц — июль и август[43]. Я быль бы очень счастлив, если вы согласитесь взять эту ссуду — и еще больше счастлив — если вы сочтете возможным при этих условиях поехать в Кисловодск. Всего вернее, что вы, проживя месяц в Кисловодске, так оправитесь, что сможете написать хотя бы для „Русск. Ведом.“ несколько фельетонов. Это вам обеспечит получение на сентябрь. Да непременно поправитесь! В Кисловодске нельзя не поправиться!

Жду от вас возможно быстрейшего ответа. Если согласитесь на все, что я пишу вам, то есть в том числе и на Грязнушку, и вместе с тем не захотите заехать в Тверь, — то известите меня, чтобы я мог встретить вас на станции и передать вам письмо к матери. О том, чтобы на станцию Графскую выслали за вами лошадей, я немедленно напишу, как только получу утвердительный ответ от вас вот на это письмо.