Из Устюжского уезда - [6]

Въ самомъ дѣлѣ здѣсь полынь не растетъ.

8 августа, Знаменское.

Сегодня сѣяли здѣсь рожь и я вышелъ въ поле, гдѣ уже были староста и шесть человѣкъ мужиковъ, которые должны были сѣять; у каждаго изъ нихъ было сѣтиво [7], въ сѣтива они насыпали ржи, пошли къ тому мѣсту, отъ котораго надо было начинать, сняли шапки, какъ староста, такъ и мужики, потомъ сѣли. Посидѣвъ молча нѣсколько времени, они встали, помолились Богу на всѣ четыре стороны, начиная съ восточной, и одинъ сказалъ:

— Благослови, хозяинъ!

— Богъ благословитъ, отвѣчалъ тотъ.

И тогда начали сѣять. Здѣсь сѣютъ на обѣ стороны, т. е. бросаютъ сѣмена и вправо и влѣво. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ сѣютъ въ одну сторону, въ послѣднемъ случаѣ сѣятель долженъ вдвое больше пройти съ сѣменами.

Когда посѣяли, явились съ боронами [8] мальчики, но было также нѣсколько и дѣвочекъ между ними; старшему изъ нихъ было не больше двѣнадцати лѣтъ, всѣ верхомъ. Видно было, что они съ удовольствіемъ начали боронить. Старшіе ушли и одни дѣти боронили.

— Ты усталъ! сказалъ я одному мальчику: хочешь домой?

— Нѣтъ ничего! отвѣчалъ тотъ, весело подхлестывая свою лошадь шерстянымъ щегольскимъ поводомъ.

10 августа, Знаменское.

Вчера часу въ седьмомъ утра, я дошелъ по дорогѣ въ деревню Иванцево и мнѣ пришлось идти озимымъ полемъ, которое все было покрыто жнецами и жницами; потолковавъ съ нѣкоторыми, я замѣтилъ одну живцу, которая обратила на себя мое особенное вниманіе.

— Который годъ этой работницѣ? спросилъ я.

— Да вотъ съ Ильина дня девятый годокъ пошелъ, отвѣчая мнѣ.

— Зачѣмъ же вы заставляете ребенка работать столь трудную работу?

— Кто ее заставляетъ?! своя охота!

— А много она нажнетъ?

— Сноповъ десять, а то и больше!

Въ нашихъ деревняхъ дѣти очень рано начинаютъ помогать въ работахъ своимъ родителямъ. Мальчишка лѣтъ четырехъ уже помогаетъ: водитъ поить лошадей; лѣтъ осьми — боронитъ; такъ въ Знаменскомъ большіе мужики только спахали, а скородили дѣти. Отойдя отъ жнецовъ съ полверсты, я встрѣтилъ бабу, которая она очень скоро и бранилась во все горло, не смотря на то, что она одна была только въ полѣ.

— Чтобъ они издохли! кричала она; чтобъ на нихъ на томъ свѣтѣ черти воду возили!

— Кого ты угощаешь такъ, голубушка? спросилъ я.

— А лѣшій ихъ знаетъ!..

— Какъ же такъ? ругаешь, а сама не знаешь кого!

— Хлѣбъ — овесъ повыбили, чтобъ имъ пусто было!..

— Ты бы пошла къ тому, кто выбилъ, говорилъ я, да въ глаза бы его и разругала; ты вѣдь здѣсь ругаешь его, а онъ и не слышитъ.

— Кто знаетъ, кто выбилъ, чтобъ ему… кричала баба, уходя отъ меня.

Трудно повѣрить тому, кто самъ не видалъ, какъ мало уважается у насъ трудъ. Да къ чему говорить про крѣпостной трудъ, которому скоро пропоютъ вѣчную пажить; про воспитанныхъ помѣщицъ, которыя заставляли мужиковъ въ рабочую пору чистить въ саду дорожки! Сами мужики смотрятъ на трудъ сосѣда какъ на что-то, не заслуживающее никакого вниманія, рѣдкое поле, засѣянное хлѣбомъ, вы найдите безъ потравъ; если мужикъ видитъ, что онъ можетъ сократить дорогу десятью саженями, но ему придется ѣхать чужимъ засѣяннымъ полемъ, онъ не задумается: броситъ торную дорогу и поѣдетъ полемъ. Мнѣ кажется, въ Малороссіи съ большимъ уваженіемъ относятся къ чужому труду; мнѣ такъ, можетъ быть случайно, не доводилось видѣть въ хлѣбахъ пробитой дороги, что у насъ попадается зачастую, хотя здѣсь поля и огорожены, а въ Малороссіи о загородкахъ полей никто и не слыхалъ.

Когда я пришелъ въ Иванцово, сталъ накрапывать дождь.

— Переждите въ избѣ дождь-то, сказалъ мнѣ мужикъ болѣзненнаго вида, сидѣвшій на крыльцѣ избы подъ навѣсомъ.

Разумѣется я согласился на это предложеніе съ большимъ удовольствіемъ и зашелъ къ мужику въ избу просторную и довольно опрятную.

— Куда вы идитё? спросилъ меня хозяинъ, когда мы съ нимъ усѣлись на лавкѣ..

— Пробираюсь на ваше Большое озеро.

— Люди работаютъ, а я такъ вотъ дома дожидаюсь желѣзной лопатки, пока Ботъ по душу пошлетъ.

— Ты боленъ?

— Другой годъ пошелъ, все хвораю; я съ топоромъ ходилъ, [9] крылъ крышу да и свалися, бокомъ то пришелся на балку, три ребра и переломилъ; побѣжали туже пору къ Вознесенью за Ѳедоромъ Павловымъ, — за лекаремъ. Такъ у барина свой такой лекарь есть крѣпостной… Прибѣжалъ Ѳедоръ Павлычъ, кинулъ кровь; очнулся, да съ тѣхъ поръ живота не подыму, никакъ не справлюсь…

— Ты бы къ лекарю сходилъ.

— Ходилъ и къ лекарю. — Дышать, молъ, не могу; грудь, говорю, всю задавило. — Тебѣ, говоритъ, надо банокъ къ груди поставить. — Сколько? спрашиваю. — Да побольше, говоритъ. — Я опять жъ Ѳедору Павловичу. — Ставь банки къ груди лекарь велѣлъ. А много? — Да приказалъ побольше. — А побольше, такъ всѣ поставлю. — Было у Ѳедора Павлова четырнадцать банокъ; онъ всѣ четырнадцать и поставилъ, а все легче нѣтъ!.. Нѣтъ, знать травы не жить, росы не топтать, а съ молитвой ждать желѣзной лопаты!..

Все это было сказано спокойно, съ совершеннымъ отсутствіемъ малѣйшаго отчаянія и мнѣ припомнился разсказъ Тургенева «Смерть» и слова его: «Удивительно умираетъ русскій мужикъ! онъ умираетъ, словно обрядъ совершаетъ»!..

— Я человѣкъ больной, продолжалъ, вставая мой хозяинъ, а тутъ вотъ еще Богъ горе послалъ: посмотрите-ко!