Из Устюжского уезда - [9]

— А царь Петръ былъ?

— Петръ былъ.

— А давно?

— Тотъ за дѣдовъ былъ! того никто и не помнитъ; въ ту пору канаву копали; такъ онъ часто изъ Москвы на канаву въ Питеръ ѣздилъ, а дорога-то шла на Волочокъ (Вышній) и на Весь (Весьегонскъ); такъ, значитъ, и здѣсь проходила дорога.

— Долго копали канаву?

— Про то не знаю и врать не хочу, отвѣчалъ старикъ, а только народу много загубили; сколько денегъ потратили, и сказать нельзя!..

— Старики говорятъ, перебилъ мой первый знакомый: старики говорятъ, у канавы одинъ берегъ — мѣшки съ деньгами, а другой — головы человѣческія.

— Это только такъ говорится, возразилъ старикъ, а дѣло было не такъ; берегъ — мѣшки съ деньгами, это значитъ: денегъ столько истратили; другой берегъ — головы человѣческія, это значитъ: народу столько на канавѣ перемерло.

— А еще говорятъ: откупщики понастроили кабаковъ, такъ въ тѣхъ кабакахъ столько денегъ пропито! а вино-то было дурное, отъ того вина и народъ такъ вымиралъ.

— А про грознаго царя Ивана не слыхалъ ты? спросилъ я старика.

— Про грознаго царя не слыхалъ, нѣтъ! отвѣчалъ старикъ, а про Пугачева слышалъ.

— Что же ты про него слышалъ?

— Сильный былъ воитель; только онъ здѣсь не былъ, не заходилъ сюда.

— Однако мнѣ пора опять за работу, сказалъ пахарь: дай Богъ вамъ путь!

— Спасибо! отвѣчалъ мужикъ: доори, а мы пойдемъ своей дорогой.

Въ Невицахъ и попросился переночевать въ первой попавшейся мнѣ избѣ; женщина лѣтъ сорока съ словами: «милости просимъ!» отворила дверь и я вошелъ въ избу.

— Что, родимый, чай странному человѣку и поѣсть можно? чай проголодался?

— Да, матушка, дай чего нибудь поѣсть!

— Ныньче я картоши (картофель) [20] варила; погоди, я тебѣ въ чашечку налью.

Послѣ картошей, хозяйка мнѣ дала морошки съ молокомъ. Это кушанье приготовляется такъ: кладутъ морошку въ горшокъ, ставятъ въ печь и когда ягоды довольно упрѣютъ, протираютъ ихъ чрезъ рѣшето; морса этого оставляютъ и на зиму ведра по три и по четыре.

— Сколько жъ тебѣ, хозяюшка денегъ надо? спросилъ я хозяйку, вставая изъ за ужина.

— А за что не деньги, родной?

— Какъ за что? за ужинъ?

— И родимый! Богъ съ тобой картоши свои, молочко свое; ягодъ Богъ пока много народилъ; за что-же брать-то? И то сказать: какъ же я возьму деньги съ страннаго человѣка?

— Да у меня деньги есть…

— И не говори этого! а коли у тебя есть, такъ поставь Богу свѣчку, вотъ и все! — А куда Богъ несетъ? круто поворотила баба, чтобъ покончить непріятный для нея разговоръ.

Поутру опять хозяйка меня накормила и опять не взяла никакой платы.

— Какъ мнѣ пройти въ Нефедьево? спросилъ я хозяйку, сказавъ ей спасибо за завтракъ.

— А вотъ ты спроси у моего мальца! отвѣчала она: онъ у насъ знаетъ, а я тебѣ не скажу.

— Онъ же почемъ знаетъ?

— Онъ ходилъ со слѣпенькимъ, такъ всѣ мѣста знаетъ; слѣпой-такой богатый; и добро-бы хорошо стихи пѣлъ, а то Дазаря, да Егорья, вотъ и все; а много собираетъ! Моему парнишкѣ отъ Николы вешняго до десяти дней послѣ Петрова дня цѣлковый по уговору заплатилъ; одному слѣпому ходить нельзя, такъ слѣпой поводыря нанимаетъ.

23-го августа, Нефедьево.

— Сколько верстъ отсюда до Вышняго Волочка? спросилъ я, выйдя изъ Невицъ.

— Извѣстно дѣло! отвѣчалъ мнѣ мужикъ, котораго я спрашивалъ: малый ребенокъ тебѣ скажетъ: до Волочка это восемьдесятъ верстъ будетъ; это вѣрно!

— Какъ же мнѣ около самой Устюжны говорили, что до Вышняго Волочка считается отъ Устюжны это восемьдесятъ верстъ?

— Это все равно, что отъ Устюжны, что отъ насъ, отъ Невицъ, — все тѣже сто восемьдесятъ верстъ!

— Да вѣдь изъ Устюжны въ Волочокъ надо идти на Нефедьево?

— На Нефедьево!

— Какъ не такъ, и отъ Устюжны и отъ Невицъ все сто восемьдесятъ верстъ? Вѣдь до Невицъ надо пройти…

— Пройдешь еще верстъ сорокъ, перебилъ женя мужикъ, такъ тебѣ меньше пойдетъ.

— Какъ? а то будетъ все сто восемьдесятъ?

— Всѣ будетъ сто восемьдесятъ.

— Это что-то хитро!

— А правду тебѣ сказать: кто здѣсь мѣрялъ дорогу? Никто! Мѣрила баба клюкой, да и махнула рукой: быть тутъ сто верстъ!.. Вотъ я тутъ тоже.

Кто ѣзжалъ по проселочнымъ дорогамъ, тому этотъ разговоръ не покажется невѣроятнымъ; спрашиваете вы: сколько верстъ до такого-то мѣста? «Верстъ будетъ 10, да и того не будетъ», отвѣтятъ вамъ. Вы проѣдете верстъ пять и опять спрашиваете, сколько осталось? «Верстъ 15t а то еще и больше!» получите совершенно неожиданно въ отвѣтъ; иногда верстъ не опредѣляютъ, а скажутъ какъ: «Близко! проѣдешь болото, да два поля, да двѣ пустошки, да лѣску немножко — вотъ тутъ тебѣ и будетъ!» Но мнѣ отъ русскихъ, собственно русскихъ, не случалось слышать, на разстояніи ста верстъ, одного и того же отвѣта — 180 верстъ.

— Скажи, пожалуйста, спросилъ я, пошапковавшись, лежащаго у дороги пастуха, сколько верстъ до Волочка? Мнѣ отъ самой Устюжны говорятъ: сто восемьдесятъ верстъ; скоро-ли будетъ меньше?

— Да ты кого спрашивалъ?

— Кто попадется, того и спрашивалъ.

— Да кого: русскаго или корелу?

— И русскихъ, и корелу.

— Нѣтъ, русскихъ ты не спрашивалъ; вѣрно, одну корелу; корела — та не знаетъ; корела сидитъ дома; корела землю оретъ, вотъ и все! а нашъ братъ русскій всегда кругомъ ходитъ; стадо знаетъ; и въ Питеръ ходитъ, и въ Боровичи, и въ Волочокъ, на барки, значитъ.