Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1 - [36]

Шрифт
Интервал

Сын очень внимательно выслушал мой ответ, но ничего не сказал. Только видно было, как глубокое раздумье отступило от него, уступив место другим, обыденным делам.

Больше он к этому вопросу не возвращался. Я тоже.

Часть 2

Уважай других!

Занятая каким-нибудь интересующим меня делом, я увлекаюсь им настолько, что забываю всё на свете. Вот так и в это утро. Я что-то писала и так сосредоточилась на этом, что не разбудила во время детей в школу. Толя-ученик 10го класса, встал сам и начал выражать недовольство этим.

— Могла бы разбудить-то хоть нас, — упрекал он меня.

Я понимала справедливость его упрёков, но меня задело его нежелание считаться с моими интересами.

— Ты же знаешь мою особенность сильно сосредотачиваться на том, о чём думаю. Почему я должна думать только о вас? Разве у меня не может быть других интересов? Я уважаю ваши интересы, будьте добры, уважайте мои. Я ведь тоже человек.

— Но мы бы могли опоздать в школу.

— Неправда. Вы встаёте в одно и то же время и уже привыкли. Подумаешь, встали на 10 минут позже! Да я знаю, что вы проснулись раньше, но вам обязательно надо, чтобы я подошла вас разбудить. Какое право вы имеете выражать своё недовольство, что я не сделала этого? Ну, просто не смогла. Можешь ты это понять? Это же не часто бывает.

Вижу, что и Толя понимает справедливость моих упрёков. Но он тоже прав. Будить их действительно надо во время. Однако я не сдалась.

— Ты бы вот чем ворчать-то на меня, предложил бы на этот случай, когда сажусь читать или писать, ставить у вашей кровати будильник. А то вместо того, чтобы подумать, как лучше сделать, начинаешь ворчать. Не дело это, ворчать на мать.

Так и решили: ставить будильник.

Знаю, если дети научатся уважать родителей и считаться с ними, они будут уважать и других, живущих рядом с ними, уважать их дела, потребности и интересы, когда попадут в другую среду. Научить детей уважать того, кто их окружает — гражданский долг матери и вообще родителей, старших, всех кто принимает какое — либо участие в их воспитании.

Я живу!

Нередко я рассказывала детям о тяжёлых годах Великой Отечественной войны.

— Даже не верится, что такую тяжесть вынесли, смогли вынести, — рассказываю я.

— Думаешь, мы бы не выдержали, если бы была такая война? — спрашивает Толя.

— Наверное, выдержали бы и вы. Только это очень трудно было. Всем она судьбы покалечила. Вот и мне тоже…

Не будь бы её, была бы я каким-нибудь научным работником, занималась бы творческим трудом.

— Тогда бы и меня не было.

Видно, что Толю страшит мысль о том, что его бы могло и не быть на свете.

— И тебя бы не было…

— Вот это только и успокаивает меня, что вы у меня есть.

— Ну, так что тогда говорить, — обидчиво заявляет Толя.

Нет, он совсем не хочет, чтобы я жалела о том, что они, мои сыновья, есть у меня.

— Мне то бы тогда интереснее жить было, — не то отвечаю, не то раздумываю я про себя.

Но Толя уже не слушает меня. Он доволен тем, что моя жизнь сложилась так, мог появиться на свете, жить и мечтать о будущем он — Колотов Толя, а теперь в будущем Колотов Анатолий Петрович и, может быть, научный работник.

В августе он успешно сдал экзамены, как и мечтал, в Ижевский сельскохозяйственный институт и стал его студентом.

Какими-то они будут?

Из всех детей, легче всего мне пришлось с Толей. Спокойный, уравновешенный, покладистый, он никогда не доставлял нам больших огорчений. Учился Толя хорошо и прилежно. Он был от природы наделён чувством такта и нередко доставлял нам удовольствие. Идут отец с сыном по коммунальному огороду, и отец предлагает:

— Толя, давай нарвём травы для кроликов.

— Ну, это разве трава? Плохая какая-то.

— Отказываешься от такой травы? Глупый ты человек после этого.

— А я бы не сказал.

Вот таким рос Толя. Он редко играл со своими сверстниками, зато часто его можно было увидеть за каким-нибудь делом. То он вспахивает землю и сажает что-нибудь в огороде, то тащит из лесу деревце или кустики для посадки, то ещё что-нибудь делает. К нему будто не приставало ничего плохого. Легко усваивал он всё хорошее и полезное.

Всех детей, в том числе, конечно, и Толю, я всеми способами оберегала от самых страшных и, к сожалению, весьма распространённых зол нашего времени: выпивка и курение. И пока дети росли в семье, они не делали попыток, кроме Серёжи, попробовать спиртное или закурить. Особенно сторонился всего этого Толя.

Я от души радовалась, глядя на моего сыночка, и твёрдо была уверена, что уже Толя-то не будет ни курить, ни пить.

«Он не поддается дурному влиянию товарищей, сумеет устоять,» надеялась я.

Но случилось не так.

Я уже писала, что после 10-го класса, Толя, как и думал, поступил в сельскохозяйственный институт.

Как-то, ранней весной 1976-го года я собралась навестить его.

В общежитии, где жил сын, меня встретила комендант этого общежития.

— Вы к кому? — Я объяснила.

— А-а, знаю. Невысокого роста, в очках? — Я подтвердила.

— Хороший паренёк, только вот курит. Такой хороший и — курит.

Надо было представить, как я была поражена!

— Толя курит? — Ещё не веря, переспросила я.

— А что? Разве он не курил у вас?

— Что вы? Никогда не замечалось за ним такого.


Рекомендуем почитать
Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Нездешний вечер

Проза поэта о поэтах... Двойная субъективность, дающая тем не менее максимальное приближение к истинному положению вещей.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Иоанн Грозный. Его жизнь и государственная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Тиберий и Гай Гракхи. Их жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.