Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1 - [37]

«Толя, мой Толя, неужели и ты не устоял против зла, поддался дурной привычке, — нервно размышляла я — Как же это так получилось?»

Всё взволновалось в душе. Я стояла без слов, будто поражённая громом.

— Проходите, проходите, он дома, наверное, — приглашала комендант.

Нет, не могла я сейчас видеть его, говорить с ним, мне надо было время, чтобы прийти в себя, успокоиться, подумать, как начать разговор с сыном.

«Что же мне от остальных- то детей ждать, если даже Толя не смог устоять против зла»? — мучил меня вопрос.

— Скажите Толе, чтобы он не уходил никуда, я приду попозднее, — попросила я коменданта.

При нашем разговоре присутствовал один из товарищей Толи по группе.

«Он предупредит Толю, что мне всё известно», — пронеслась в голове мысль, но не обеспокоила меня.

«Ну и пусть. Легче будет с ним разговаривать».

Съездила ко второму сыну Саше, студенту 2-го курса Ижевского механического института, походила по улице, немного пришла в себя и только тогда поехала к Толе. Поняла, что ему известно о моём разговоре с комендантом. Кроме Толи в комнате сидело и лежало ещё несколько юношей из этой же комнаты, в которой жил Толя.

По их, брошенному на меня взгляду, стало ясно, что и им известен разговор о Толе.

— Тебя, говорят, можно поздравить с освоением новой науки? — сразу обратилась я к сыну со словами, полными иронии. — Молодец, зря время не теряешь. Так ты решил отметить своё совершеннолетие, да?

Толя молчал. Настороженно молчали и товарищи в комнате. Чувствовалось, что они не одобряют ни моей иронии, ни моих упрёков в адрес сына.

В комнате повисла напряжённая тишина, готовая вот-вот взорваться. И она взорвалась. Толю уважали в коллективе, ласково называли «Толик» и тут постарались прийти ему на помощь.

— Что он, маленький что ли? Сам не может решить, что ему делать, а что нет, — начали возражать мне.

— Большой, большой, — опять с иронией начала я. — Кто говорит, что маленький. Так это вы всех таких больших начинаете обучать курить? А другому, чему-нибудь бы путному не можете?

— А вы знаете, как трудно удержаться, когда все курят? — начал объяснять один из товарищей.

— Вот-вот, это же я говорила своему сыну. Конечно, нужна большая сила воли, чтобы удержаться от этого. Мне вот только обидно, что у Толи её не оказалось.

— Да не курю я совсем, — подал, наконец, оправдывающийся голос Толя.

— Что же мне ваш комендант, значит, неправду сказала?

— Слушайте вы её, она вам не это ещё наговорит, — опять выступили в защиту Толи.

— Ну, зря, наверное, говорить не будет. А что, у вас все в комнате курят?

— Ну, как «курят»? Вытянул сигарету — две, уже значит и курит?

— Сначала сигарета — две, а потом смотришь, и втянулся человек.

— Ну что вы на него так, — поднялась с подушки из-под одеяла голова одного из товарищей Толи. — У меня вот мамка никогда ничего мне не говорит.

— Мамка. Слово — то какое — мамка! Потому она и не говорит, что она для тебя — мамка. А я вот своему сыну — мама, и мне совсем не безразлично, что он делает. Впрочем, поступай, как знаешь, — обратилась я к Толе. — Только мне очень тяжело всё это, — закончила я этот неприятный для всех разговор.

В мае Толя приехал домой.

— Я всего выкурил- то сигарет 10, не больше, а она уже наболтала: курит. Я даже из-за этого не здороваюсь сейчас с ней, — сообщил сын, когда разговор зашёл снова об этом злополучном курении.

— Ну и зря на неё обиделся. Она — мать. И ей тоже нелегко видеть, как вы губите своё здоровье. Вот и сказала.

Надо было как-то наладить отношения между Толей и комендантом, восстановить взаимное уважение друг к другу и доверие.

Через месяц я снова поехала навестить своих сыновей. В Ижевске их у нас трое. Толю я нашла на ремонтных работах. Он с товарищами пропитывал, по двое сколоченные, доски каким-то синим раствором. Мне обрадовался. Поговорили на очень мирных нотах о текущих семейных делах, о его учёбе. Под конец беседы спросила:

— Ну, как, Толя, ты сейчас куришь?

— Если ты, то, что я делал, считала курением, то я и этого больше не делаю.

— А комендант говорит, что куришь, — решила подшутить над сыном.

— Это она так сказала? — отчеканивая каждое слово, спросил сын, вот-вот готовый возмутиться.

— Нет, нет, Толя, — успокоила я его. — Я, правда, разговаривала с комендантом. «Ну, как, — спрашиваю, — курит?» «Нет, — говорит, — не курит». Знаешь, Толя, она очень много хорошего о тебе сказала. И что ты поможешь всегда, если тебя попросит, и что не грубишь ты, не возражаешь, как некоторые другие.

Толя, конечно, был доволен похвалой.

— Только мне очень неудобно было за то, что не здороваешься с ней. Она так хорошо о тебе отзывается, а ты даже не здороваешься. Нехорошо так.

— Ладно, мама, буду здороваться.

Инцидент вроде бы был исчерпан, но на душе остался неприятный осадок и смутное беспокойство. Не узнай бы я во время да не прими меры, может, и втянулся бы сын в дурную привычку. Снова выплыл вопрос: «Какими-то они будут? Что останется в них, наших детях, от тех навыков, которые я так старалась заложить в них и развить. Вот, даже Толя, в котором я так была уверена, не устоял против зла. А может, он не устоит и против другого какого зла? А другие дети? Ведь может быть случится так, что я и не узнаю вовремя о появлении в сыновьях той или иной дурной привычки или наклонности. Тогда она ведь может и укорениться. И я уже ничего тогда не смогу сделать».