Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1 - [25]

«Но ведь Светлана может не сдать экзамены, если начнётся скандал. Я сама себе не прощу потом этого, — билось в голове. — Смолчи. Смири себя. Так будет лучше. А там видно будет».

Дня четыре ходила как в тумане, но ничего никому так и не сказала. Даже маме. Не хотелось незаслуженно обижать её словами дочери.

После окончания десятилетки Светлана два раза пыталась сдать экзамены в медицинское училище и не сдала. Устроилась работать на завод. Жила по-прежнему у нас. К тому времени родился еще один сын.

С первой же получки наша дочь начала все заработанные деньги тратить себе на наряды. Платье следовали за платьем.

Все мои разговоры о том, что она должна давать в семью хотя бы себе на питание, не достигали цели. Светлана только обижалась и больше замыкалась в себе.

Я снова попыталась обратиться за помощью к мужу.

— Петя, нельзя же так. Ты посмотри, кого мы растим. Она же не о ком не думает, кроме себя. Ведь трудно ей будет жить среди людей такой эгоисткой. Тут живёт, питается и ни копейки в семью.

— А что? Пусть одевается. Тебе что, жалко что ли хлеба-то для неё стало?

Слова Петра больно ранили душу, разрывали сердце.

— Ну, как ты не понимаешь, — старалась я убедить мужа. — Разве в хлебе дело? Надо же, чтобы она не только о себе заботилась, чтобы и другим как-то старалась помочь.

Но всё было тщетно. Все мои доводы разбивались о глухую стену непонимания.

«Ну, хорошо, я неродная. Так, может, хоть через память о родной матери мне удастся пробудить в душе дочери какие-то добрые чувства» — размышляла я и однажды сказала:

— Света, ты уже сейчас работаешь. Почему бы вам с отцом не купить штакетника и не огородить могилку матери? Можно, было бы и памятник хоть небольшой поставить.

И в ответ услышала:

— А на что она мне мёртвая-то.

Я с упрёком покачала головой.

— Разве так относятся к памяти близкого человека? Ох, Светлана, Светлана, трудно тебе будет в жизни такой.

Она по обыкновению надулась и ничего не ответила.

«Нет, я никак не могла допустить, чтобы из нашей семьи вышел грубый, законченный себялюбец. Надо было что-то делать. Но что? Отправить дочь куда-то на сторону? Да, для меня это было бы легче, и никто бы меня не осудил. Уехала и всё. Но для Светланы? Она же может совсем потерять своё человеческое лицо. Бог знает, что из неё может получиться. Нет, нет, не могу я этого сделать. Тогда что же предпринять?» — упорно размышляла я.

«Пожалуй, единственно верным будет — дать возможность убедиться ей, что такой, как она сейчас, с людьми не уживешься, что указываю ей на отрицательные черты в её характере, не потому, что, как неродная мать, её ненавижу, а потому, что хочу ей добра. Надо, чтобы дочь пожила где-то здесь в посёлке у чужих людей» — решила я после долгих раздумий и стала ждать подходящего случая, чтобы сказать ей и отцу о своём решении.

Такой случай не замедлил представиться.

Поправляя Светланину постель, под матрацем я снова обнаружила её письмо с адресом тётки на конверте. Оно было не запечатано, и я прочла его.

С каждой страницы письма на меня и на маму лилась та же грязь, что и в том, что попало мне раньше. Я запечатала конверт и стала ждать прихода дочери и мужа.

— Ты что же это, пишешь письма и не отправляешь их? — обратилась я к Светлане, когда она и отец, пришли с работы.

— Ой, я и забыла совсем! Дай-ка пойду, отнесу на почту.

— Погоди, — остановила я дочь, подавая конверт. — Петя, ты заставь-ка её распечатать это письмо и прочитать его нам вслух. Ты знаешь, о чем она пишет в письмах своей тётке? Мне одно такое попалось в руки.

И я рассказала содержание письма, найденного в книге.

— Уверенна, что и в этом письме она пишет то же самое. Заставь, пусть прочитает.

Светлана заплакала.

Петя и на этот раз хотел отделаться молчанием, но я не отступила. Долго сдерживаемая обида прорвалась, наконец, наружу.

— Чего молчишь? Заставляй, — приступала я. — Не хочешь, чтобы вам было неприятно обоим? Что это, благодарность за то, что приняла твою дочь, как свою, что заботилась и воспитывала её? Тебе всё казалось, что я несправедливо к ней, обижаю её. Что же, сейчас она работает, пусть поживёт у кого-нибудь другого, если я плоха. Не хочу я больше, чтобы она жила в нашем доме. Хватит с меня, натерпелась. Пусть уходит.

Ни Пётр, ни Светлана не ожидали, что дело примет такой оборот.

— Мама, прости меня, я виновата. То письмо я не послала, разорвала.

— А это почему не распечатываешь? Прочитай это.

— Прости меня, мама, — продолжала плакать Светлана.

— Не прощу. Слишком обидно для меня всё это, — упорствовала я.

— Ладно, Светлан, не реви. Уведу тебя на квартиру, раз уж ты им лишняя стала, — зло бросил муж.

— Вот и веди, и посмотрим, кто будет прав, а кто виноват.

В тот же вечер муж сходил к своему брату Евгению и, по договорённости с ним и его женой Тасей, перевёл дочь к ним.

Я не жалела обо всём случившемся, только очень беспокоилась, чтобы Светлана не попала к плохим людям, и облегчённо вздохнула, когда узнала куда перешла Светлана.

У Евгения было двое дочерей.

«Будут Свете подружки», — совсем успокоилась я.

После ухода дочери в посёлке поднялся целый переполох.

— Смотри-ка, выжила ведь Светлану-то, — судачили обо мне все, кому было не лень.