Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1 - [23]

Светлана лила обильные слёзы, кричала, не забывая, однако посматривать на меня, на маму и, видя наше полное невнимание к её капризу, замолкала и вставала с полу.

— А теперь поправь половики! — без всяких скидок на нервы требовала обычно я.

Девочка засовывала палец в рот и упрямо, исподлобья смотрела на нас, ожидая, что кто-нибудь проявит к ней жалость, но в ответ видела только наши осуждающие лица.

— Ай-ай, Светлана, как нехорошо! — вместо поддержки говорила мама, качая головой.

— Ты слышала, что я тебе сказала? Поправь половики! — твёрдо стою я на своём.

Светлана, насупившись, бросала косой взгляд на сгруженные ею половики, на меня и не двигалась с места.

— Ну-ка, давай, вместе поправим, — сбавляла я чуть-чуть твёрдость голоса. — Вот так. А этот ты сама расправь.

Вместе мы приводили комнату в порядок.

— Видишь, как хорошо стало? А то все половики скатала. Больше так не делай. Нехорошо. Я и любить тебя такую не буду. Не будешь больше? Девочка отрицательно вертела головой и прижималась ко мне.

Петя после работы, обычно, занимался чем-нибудь по хозяйству во дворе и в воспитание дочери не вмешивался.

— Как ты только жить-то с ней такой будешь, — жалела меня соседка Галя. Она жила через заборку, сквозь которую было слышно всё, что происходило в соседней квартире.

— Ничего, как-нибудь сладим, — отвечала я.

И, правда, под нашим общим осуждением капризы становились всё реже и реже и скоро исчезли совсем.

Во всём остальном Светлана была обыкновенным ребёнком. Очень любила играть с кошкой, любила полежать вечером со мной, и поговорить, охотно слушала бабушкины сказки.

Осенью следующего года Светлана пошла в школу. Ей трудно давалась математика, и маме немало приходилось заниматься с ней. Читать же и писать она научилась легко и быстро.

Всё как будто шло благополучно.

— Меня часто спрашивают, — сообщила соседка Галя, — как, мол, они Светлану-то держат, не обижают ли? Так, говорю, держат, что дай бог, чтобы каждая родная мать своих детей так держала.

Через два года у нас в семье появился сын.

— Вот, Света, твой братик, — представили мы его ей.

Появление родного ребёнка никак не отразилось на моём отношении к Светлане. Она по-прежнему была нашей дочкой со своими заботами о ней.

Когда в семье появился третий ребенок, мы переехали во вновь отстроенный дом.

В первые же дни к нам пришла знакомиться соседка Васильевна.

С улицы вбежала Светлана.

— Это и есть ваша девушка? — спросила Васильевна, внимательно оглядывая дочь.

— Она самая, — подтвердила я.

— Сколь ведь жалко-то её. С этаких лет без матери осталась. Всю жизнь сирота, — высказала своё сострадание соседка, когда дочь вышла на улицу.

Я недоумённо пожала плечами, но возражать ничего не стала. А надо было, ох как надо было! Не думала я тогда, как много горя доставит мне это неоправданное сострадание!

Для меня все дети были родными, и относилась я ко всем одинаково с полным сознанием ответственности за них без излишней ласковости и нежности, стараясь поддерживать и развивать в них всё хорошее, и решительно пресекала дурное. Ничуть не отделяла от родных детей и Светлану. Всем им одинаково, соответственно возрасту, дарились подарки, каждому отмечался день рождения, изредка покупались игрушки (мы всем детям не покупали их много) и сладости, устраивались новогодние елки!

К сожалению, Васильевна не была одинокой во взглядах на отношение к неродным детям со стороны усыновивших их родителей.

— Все равно ведь вы, Анастасия Николаевна, больше, наверное, любите своих детей, — говорили мне некоторые из сотрудниц.

— Ничего подобного! — протестовала я. — Для меня они абсолютно все равны.

— Ну, уж нет, своего-то хоть как больше любишь. Свой есть свой. Не как уж чужой, — доказывала особенно рьяно одна из сотрудниц.

— Может это вы так резко делите детей на своих и чужих, — начинала уже по-настоящему сердиться я, — а для меня они все одинаковые.

— Это вы так только говорите, а в душе-то у вас, наверное, совсем другое.

Ну, как было убедить, что говорю то, что есть на самом деле?

Ох, какой вред делу воспитания неродных детей наносят те, кто считает, что неродная мать никогда не сможет полюбить чужих детей так же, как своих!

Было бы ещё полбеды, если бы они держали при себе своё мнение. Хуже, что такие люди совершенно необоснованно начинают жалеть усыновлённых детей, проявлять к ним особые знаки внимания, открыто выражать свою жалость. Так получилось и со Светланой.

Васильевна была портнихой, и платья для Светы, когда она стала постарше, отдавали шить ей. У меня и в голову не приходило, что частые посещения соседки вместе с другими не в меру жалостливыми людьми могут вызвать тяжелые последствия, как для меня, так и для дочери.

Скоро я стала замечать, что Светлана начала отделять себя от остальных детей, считать в особом положении и вроде даже обижаться на меня за то, что ставлю её равной с остальными детьми.

Семья понемногу увеличивалась. Родилось еще двое сыновей. Жить становилось труднее. Приходилось рассчитывать каждую копейку.

Как-то Светлана попросила купить ей материалу на платье.

— Света, да тебе, же недавно новое платье сшили. Не забудь, у нас, кроме тебя, ещё четверо есть. Им тоже ведь надо.