Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1 - [24]

И тут услышала ответ, глубоко поразивший меня своим эгоизмом:

— А я виновата, что ли, что их у тебя много!

Я просто опешила от её слов. И возмутилась, конечно.

— Почему ты считаешь, что я обязана покупать тебе больше, чем другим? Что, они не такие же дети, как ты?

Светлана отвернулась и надулась.

Этот разговор я передала мужу, надеясь, что он со своей стороны тоже сделает дочери замечание. Но он промолчал. Сразу в душу закралась ещё неосознанная тревога.

Шло время. Светлана становилась всё замкнутее и на каждое замечание или отказ ей в чём-либо обидчиво надувала губы.

Со своими братьями она вообще не стала считаться. Начала грубить маме. Я, конечно, не проходила мимо этого. Приходилось постоянно доказывать дочери недопустимость такого поведения. Но ничего не помогало. Пробовала я привлечь на помощь мужа, но он только отмалчивался.

Занятая уходом за младшими детьми, не обращала особого внимания на поведение Светланы и мама.

«Воспитание» же посторонними людьми продолжало, как яд, действовать на душу дочери, настраивать её против меня, мамы и братьев. Света становилась всё грубее, себялюбивее, злее. Она думала только о себе, до других ей не было никакого дела.

— Смотри, ведь это ни к чему хорошему не приведёт, — предупреждала я мужа. — Ты посмотри, какой она становится. Неужели ты ничего не замечаешь? — с тревогой спрашивала я его.

Петя по-прежнему старался отмолчаться, но я не отставала, и тогда он вместо помощи раздраженно бросил:

— Да тебе всё неладно!

Острая обида обожгла душу.

— Ох, Петя, да ведь ты ей хуже делаешь-то!

Ничего не понял мой благоверный. А соседки продолжали судачить. Мы никогда не будили по утрам Светлану помочь по хозяйству. Обходились без неё, и я очень была удивлена, когда моя сестренница Шура, часто бывавшая у нас, сказала:

— Смотри-ка, что про тебя говорят: вот, мол, не родная, так и будит дочь в такую рань. Родная мать разве бы так сделала?

Разобрались, откуда мог пойти такой разговор. Оказывается, мама попросила Светлану, вышедшую утром по своей нужде, захватить с собой ведро от коровы. Соседка увидела дочь как раз в то время, когда она несла это злополучное ведро. И уже поползла молва….

А время неторопливо двигалось вперед. Светлана кончила девять классов. В десятых классах шли экзамены, и я подолгу задерживалась в школе.

В один из таких дней я вернулась домой только около четырёх часов. На столе стояла неубранная от обеда посуда, а моя Светлана преспокойно сидела на кровати с вышивкой.

— Что же ты посуду-то не убрала? Смотри, скоро ужинать будем, а на столе ещё после обеда не убрано. Вымыла бы посуду, тогда и сидела, сколько тебе надо за своим делом, — упрекнула я дочь.

Светлана обидчиво поджала губы. На глазах выступили слёзы. Она бросила шитьё и, хлопнув дверью, вышла на улицу. В воротах показался отец, вернувшийся со смены, и сразу прошёл за дом.

«Сейчас они встретятся. Послушать, что они будут говорить».

Я вышла осторожно в чулан и приложилась к окну, за которым встретились отец и дочь.

— Ну, чего ты опять плачешь? — обратился муж к Светлане.

— Да-а, чего она всё ругается.

— Ладно, не реви. Ты ведь знаешь, что она не родная тебе. Потерпи немного. Вот кончишь десять классов и уедешь от неё, а пока терпи, чего уж сделаешь.

Будто ножом полоснули по сердцу.

«Так вот кто ещё ей напевает про неродную мать! Даже не спросил, не узнал, что я ей сделала и за что. А я-то жду помощи от него! Сказать? Бесполезно. Все — равно ничего не поймёт. Было же уже говорёно».

Горькая обида снова легла на душу.

Прошёл ещё год. Светлана сдавала экзамены за десятый класс.

«Ну, вот и начали наши дети кончать десятилетку, — удовлетворенно думала я. — Сначала Светлана, потом и остальные. Неужто не скажут нам спасибо, что даём возможность учиться, кончать среднюю школу?» — размышляла я, прибираясь в светёлке, где были беспорядочно навалены старые учебники и книги.

В одном из учебников попалось несколько листиков тетрадной бумаги, написанных Светланиным почерком и сложенных вдвое.

Я развернула. Это было ее письмо к тётке, сестре матери, живущей где-то в Кировской области.

Руки тряслись, в голове мутилось, когда я дочитала письмо до конца. Ещё не веря в прочитанное, прочитала ещё раз. Нет, всё так.

«…Бабушка у нас настоящая ведьма, только и знает, что ругаться. А мать, как змея. Ей всё для меня жалко, всё на них делаю, а угодить ничем не могу» — писала дочь.

«Боже, за что же это такое? Кому она пишет? Тетке, которая её и знать-то не хотела. За все годы ни разу не поинтересовалась, не спросила, как живёт её племянница, не нуждается ли в чём. Вот тебе и благодарность за всё! А я-то думала…. Ох, Светлана, Светлана. Ну я, а маму-то за что? Верно, совсем забыла, как она кормила ее сметаной, покупала конфеты, занималась с нею, водила за ручку в кино. За что же нам такое?

«Всё делаю, а угодить ничем не могу». Да хоть бы мы загружали, чем ее! Наоборот, всё старались больше дать времени на подготовку к урокам, потому что слабо училась. А помогали-то как! И вот. И, ведь, ни слова о том, что в семье кроме неё ещё четверо детей» — одна за другой, наползая друг на друга, громоздились в голове мысли. Душила обида. Хотелось закричать, заплакать, высказать отцу и дочери свою горечь, выплеснуть боль.