Из огня да в полымя - [5]

10 августа 1942 года мы выехали на станцию Кочкома. Оттуда на полуторке в сторону фронта. Нас сопровождали красноармейцы, помогли нести наши сидора. Тяжелые мешки у нас получились. Такие, что мы еле отрывали их от земли. У Марии Артемьевой к тому же еще радиостанция, батареи питания Дали сопровождающего Макарова. Особняком держались те двое, со спецзаданием: Стаппуев от НКВД и Терентьев от госбезопасности.

Шли ночами. Днем спали. На вырубках собирали малину, чернику. Иногда ловили рыбу. Варили уху.

Вскоре начались неприятности: Терентьев и Стаппуев при переправе каким-то образом загубили мешок с сухарями. Им поручили нести этот мешок. Ом сказали, что уронили мешок в речку и он уплыл. Игнатьева возмутилась, принялась укорять Терентьева. Тогда он ей ответил: у меня особое задание, и я могу идти сам, в одиночку. Вы мне не указ, дескать. Мы все это слышали. На меня сильно подействовал слова Терентьева. Как это «пойду один»? Ты обязан найти людей в Паданах, которые приютят Игнатьеву. А какое такое особое задание у него было, нам не говорил. То ли мост должен взорвать, то ли дорогу минировать. Он толовые шашки в мешке нес. Хвастался перед Артемьевой. Вначале он за ней стал ухлестывать, Маша его отшила. Как можно шашни заводить, когда идем на боевое задание? Неприятный тип. Не умывался. Ногти длинные отрастил, финкой выковыривал грязь из-под ногтей на привале. Когда ели из общего котла, он быстрее всех работал ложкой. По бороде текло. Не жуя глотал, даже как-то костью рыбьей подавился. А сам — высокий, мощный. Руки как грабли, любого за шкирку поднимет. Взгляд только неприятный, недобрый какой-то. Сразу сообщил мне и Артемьевой, что неженатый. Всё надо мной насмехался. Цыпленком обзывал. Я и впрямь была тощая, шея тоненькая. Однако не я, а он уронил в реку мешок с сухарями.

Перешли широкую дорогу, за которой уже были финны, напоролись на мины. Ранило Макарова: задел в густой траве проволочку тонкую, мина и взорвалась. Я обработала раны на ногах, перевязала. Игнатьева отправила его назад, в Беломорск. Почему я перевязывала? Это входило в мои обязанности. Помимо основного моего задания, я была назначена медсестрой группы, при мне была сумка с бинтами, с лекарствами. Перед этим прошла инструктаж в госпитале.

Замечаю, что Игнатьева хромает. Спрашиваю, не оступилась ли, не натерла ли пальцы? Оказывается, у нее давно болят ноги. Как же она пошла в такую трудную дороженьку, что думала? Как могли ее отправить?

Однажды вечером, когда Стаппуев и Терентьев ушли на рыбалку, она нам рассказала об этих парнях. Оказывается, у Терентьева в Паданах живет сестра. Он идет к ней, и они вместе ищут для нас квартиру, ищут людей, у которых мы можем поселиться. Лука Стаппуев жил до войны тоже в Паданах, там у него жена и малое дитя. Терентьев ищет квартиру для Гликерии Дмитриевны Игнатьевой и Федора Петровича Няттиева, а Стаппуев должен поселить меня и Артемьеву у кого-нибудь в Сельгах. Игнатьеву мы по ее просьбе звали Хельми.

Шли несколько дней, то и дело сверяя наш путь по карте. Стаппуев и Терентьев — друзья не разлей вода. Едят вместе, спят рядышком, и разговоры у них какие-то свои. Я сказала про это Игнатьевой, та посмеялась надо мной, добавила, что ей как старшей группы характеризовали их с самой лучшей стороны — крепкие, надежные парни. Они устроят нас в лучшем виде. Помогут обжиться в Паданах и Сельгах. Деньги финские ей, Игнатьевой, выданы на расходы немалые. Есть и колечки золотые для обмена на продукты.

Идем, наблюдаем за дорогами. Если видим финнов, повозки, машины замечаем, то тогда вечером Артемьева отбивает ключом шифровки по рации в Беломорск.

Наконец вышли к какой-то развилке. У большого камня расстались. Терентьев и Стаппуев подались в Паданы. Здесь, у камня, они должны будут появиться через неделю. Потом прийти в лагерь, забрать нас и отвести в села к хозяевам.

Игнатьева, Няттиев, Матвеев, Маша-радистка и я свернули в лес. Вышли к горушке, обосновались. Сделали простенькие шалаши у огромной валежины. Иногда ночевку меняли. Дали радиограмму: «Всё в порядке. Добрались благополучно. Продукты кончаются».

Осталось немного сухарей, консервов. Ловили рыбу, варили грибы, собирали чернику. Уже на полянах закраснела брусника. Ночью холодно. На мне — осеннее пальтецо, юбка, беретик. Сапоги от долгого пути по бездорожью совсем развалились.

У секретарей — наганы, у меня — только сумка санитарная. Страшно было костер разжигать, боялись, что дым будет виден. Драли бересту, сухостой искали, чтоб не дымил.

Ходили в разведку к Сельгам. Посчитали, сколько видели солдат, сколько машин военных там стояло. Передали эти данные в Беломорск.

С каждой ночью все холоднее. Игнатьева уже еле ходит, больше лежит. Она старше всех нас. Ей уже за сорок. Ждем самолет. Сообщили, что на днях ночью вылетят, продукты сбросят, а мне персонально — какую-то одежку и сапоги. День наметили, когда ночью костерки нам зажечь. Так случилось, что в этот же день должны к нам в лагерь явиться Терентьев и Стаппуев.

Пообедали. Я и Артемьева пошли мыть посуду. До реки меньше километра. Радистка тоже карелка, родная душа, мы с ней по-карельски говорим, хотя она и малоразговорчивая девушка. И она худая, как я, кожа да кости, кашлять начала.