Из огня да в полымя - [11]

Бультякова навсегда запомнила, как на суде Стаппуев просил финнов сохранить ему жизнь и что он-де готов служить военным властям Финляндии.

А как же случилась измена Константина Михайловича Терентьева? Меня это занимало с первого моего знакомства с делом Бультяковой.

Вот что мне рассказала уроженка Падан Лидия Анатольевна Падур:

— Костя Терентьев пришел в родительский дом. Изба их большая; если въезжаешь в Паданы из Медгоры, то по правую руку, у входа в залив, этот угол звали у нас Погостом. Костя пришел ночью. Тайно повидал родителей. Помимо него еще были четыре сестры и три брата. Они о том, что пришел брат, не знали. Им родители не говорили, боялись, что разболтают, разнесут по селу.

В тот злополучный день отец и мать Константина пошли на строительство дороги. Финны тогда гоняли людей на работы. Константин спрятался на сеновале.

Девчушки остались одни. Сеня, младшая сестренка Кости, играла с подружками в прятки. (Сейчас Феодосия Михайловна живет в Сегеже. Ныне, конечно, пенсионерка, раньше работала медсестрой в Паданской больнице.) Играли, значит, дети в прятки. Сеня спряталась на сеновале и неожиданно увидела там спящего бородатого мужика. Она очень испугалась, выскочила из сарая и стала кричать во все горло: «Домовой! Домовой! Помогите!»

Недалеко были финские солдаты. У них там на краю села был сторожевой пост. Они мигом прибежали на крик девочки и схватили Костю Терентьева. Пытали ли его финны или он сам сразу во всем сознался, не ведаю.

В Паданах многие тогда знали, что он сотрудничал с финскими властями, однако знали и то, что Терентьев сидел в финских концлагерях, в том же Медвежьегорске, поэтому у земляков о Терентьеве разные мнения.

Когда пришла Красная Армия, Константина судил наш военный суд. Говорят, что сидел он не очень долго. В Паданах больше никогда уже не появлялся.

Вскоре семья Терентьевых прославилась по-настоящему. Федор Терентьев, брат Константина, стал Олимпийским чемпионом по лыжам в Италии в 1956 году. Кажется, он был первым карелом, кто завоевал золотую медаль всемирной Олимпиады…

…Именно здесь мне хотелось бы поделиться с читателями одной догадкой. Работая над этой повестью, я опросил своих давних друзей, почтенных ветеранов карельской журналистики, тех, кто много писал о спорте. Все они, разумеется, знали Фёдора Терентьева, знаменитого спортсмена Карело-Финской ССР 1950-х годов. Они говорили, что в послевоенные годы Федор успешно занимался в спортивном обществе ЦСКА велосипедными гонками.

Хорошо известно, что сын Сталина Василий был ярым фанатом спорта. При помощи своих подручных, друзей и тренеров он искал спортивные таланты по всей стране, и ему не стоило особого труда забрать Федора Терентьева из Петрозаводска в Москву в свою команду Военно-Воздушных Сил.

Приезжая на побывку из Москвы, да часто и потом, Терентьев с гордостью рассказывал, что у него с Василием Иосифовичем Сталиным сложились крепкие дружеские отношения.

Этому вполне можно верить. Известно, что своим спортсменам Василий устроил райскую жизнь. Он лелеял их, защищал, помогал, выручал из различных передряг — не говоря уже о традиционных попойках по поводу и без повода.

А если так, если была дружба, то не мог ли Фёдор попросить сына Сталина облегчить участь своего родного брата Константина? Такая услуга ничего не стоила всемогущему удалому летному генералу, перед которым вытягивались в струнку фронтовые маршалы. Тем более что «дядю Лаврентия», Лаврентия Павловича Берию, Василий знал с самого детства.

Конечно, Василий видел в анкетных данных Фёдора Терентьева, что брат его осужден. И ему, разумеется, не хотелось иметь среди своих видных спортсменов парня с запятнанной биографией.

Да, он мог попросить товарища Берию проявить снисхождение к Константину Терентьеву, к человеку из его чекистского ведомства.

Возможно, здесь таится ответ — почему Константин Терентьев отсидел небольшой срок.

…Через неделю наши беседы с Марией Васильевной возобновились. Повеселевшая, она встретила меня новостью:

— Нашла давние свои записи. Долго искала. Много лет на свет божий не вынимала их. Хорошо, однако, что фамилии добрых людей записала. Впрочем, я и так их помню. Плохих людей я старалась вычеркивать из памяти, а хорошие всегда живут в моем натруженном сердце.

Так на чем же мы остановились? Ага, вспомнила: свершился суд. Финский военно-полевой трибунал сказал свое страшное слово.

Не помню, как мы с Артемьевой вернулись в зону после суда. Не помню, о чем говорили в кузове машины. Однако отчетливо помню — не плакали. Наступило какое-то отупение, безразличие.

Из камеры вечером нас выпустили погреться у буржуйки в коридоре. Тут мысль родилась такая: надо достойно умереть. Я ухожу из жизни спокойно: у меня нет детей, нет отца и матери. Тужить некому. Сестра Анастасия? Погорюет и успокоится. Гордиться мной не будет. И правильно — я ничего не сделала, не успела.

Не успела! Вот это было обидно. Эта мысль не давала покоя.

Нас успокаивали, утешали истопники-военнопленные. Потом внимание наше переключилось — в мужском лагере ребята военнопленные совершили побег. Значит, все-таки сбежали. Может, это они, горемычные, записку мне писали?