Из Лондона в Австралию - [70]

– Взгляните на дикаря, что стоит на камне, – прошептал Аскот. – Право, принц до корня волос.

– И не иначе, как король этого острова.

– Какой плащ! В самом деле, чудное одеяние! И как этот молодец носит его! Никакой горностай нельзя носить на плечах с большим достоинством.

Волосы юного островитянина на камне были украшены раковинами и нитями красных ягод, а посредине на голове была корона из перьев; но самую красивую часть его костюма составлял широкий развевающийся плащ из ожерельев маленьких певчих птичек, – одеяние, на изготовление которого вероятно было, потрачено немало лет. Этот белый, отливавший серебром, плащ по краю украшен был широкой красной каймой, составлявшей отличительный признак его костюма; у других ничего подобного не было.

Рядом с этим вождем стояли два копьеносца, державшие оружие своего повелителя, пока ему не вздумается употребить его в дело.

Орлинным взглядом окинул этот молодой дикарь группы своих. противников, и гордая усмешка пробежала по его губам.

Другое войско не имело такого нарядного вида; там не было ни татуировки, ни украшений из перьев, а вместо того все эти голые тела сверху до низу были окрашены охрой, а лица красной и черной краской, которая придавала им устрашающий вид. Они тоже были вооружены пиками, палицами и мечами, но общий вид у них был невзрачный и жалкий.

– Это гражданская война, – сказал Мульграв. – Подданные восстали против своего властелина.

– Почему вы так думаете, сэр?

– Гм, – все эти племена делятся на высшие классы, владеющие землей, и низшие, неимущие, которые терпят всякого рода притеснения. Очень часто это кончается восстанием бедных классов.

– Смотрите, начинаются военные действия, – прошептал Аскот.

Все воины, как по команде, сбросили с плеч прикрывавшие их циновки и закрутили свои длинные волосы.

Потом с оглушительным криком обе партии бегом бросились друг к другу на встречу, но в двадцати шагах вдруг остановились и присели на корточки.

Вожди обеих партии обратились к войскам с длинными речами, причем жестикулировали, как в театре, вскакивали и подпрыгивали, размахивали руками, били себя по ляжкам; в то же время в задних рядах женщины и даже дети криком и шумом старались воодушевить воинов и внушить им веру в их собственную храбрость.

Вдруг молодой король выпрямился и запел чистым, приятным голосом.

– Ага! – вскричал унтер-офицер, – это боевая песня, я ее знаю.

– И понимаете слова, сэр?

Мульграв утвердительно кивнул головой и передал содержание песни, в которой король, взывая к мужеству своих воинов, с презрением относился к противнику.

Поднялись крики, насмешки, свистки, которыми враги старались заглушить слова песни, но владетель острова оставался тверд, как скала среди бурных волн, и даже продолжал проделывать все те нелепые обезьяньи прыжки, которые проделывали его воины.

По данному сигналу, все воины подняли вверх оружие сначала правой рукой, склонив голову в правую же сторону, а потом то же самое сделали левой рукой, склонив голову в левую сторону.

– Словно бесноватые, – проворчал Антон, простому здравому смыслу которого было в высшей степени противно подобное зрелище. – Какая гадость!

Аскот рассмеялся. – Пусть себе! Мы перед битвой молимся и воодушевляем себя музыкой, а дикари того же достигают своими кривляньями.

– Фуй, но такие движения! – повторил Антон.

Но и он не мог удержать улыбки, когда воины начали высоко подскакивать на одном месте, размахивая длинными копьями, как бы нанося удары врагу. Но после этой выходки зрелище из забавного сделалось ужасным.

Дикари выли, стонали, как умирающие, кричали, изо всех сил расевая рот, раздували ноздри, строили всевозможные гримасы, высовывая язык и делая дикие глаза. При этом они все время скакали, так что пот с них катился градом.

Белые переглядывались; даже Аскот начал покачивать, головой.

– Это уж слишком, – шептал он.

– Войско демонов, – угрюмо сказал Фитцгеральд.

– Что это там движется, сэр? Клянусь, это старухи, сущие фурии.

Из каждого лагеря, на средину свободного пространства вышло по нескольку старых женщин, едва прикрытых коротким платьем из плетеной соломы, причем все остальное тело было выкрашено яркокрасной и черной краской. Эти мегеры выбивали такт при дикой пляске мужчин, громко завывая и искажая и без того безобразные лица. Наши друзья с отвращением отвернулись, картина была отвратительна.

Наконец, после всех этих подготовительных действий дело дошло и до настоящего сражения копьями и палицами, хотя крики и тут продолжали играть весьма важную роль.

Молодой король храбро сражался в переднем ряду.

– Как они стараются его окружить! – сказал унтер-офицер. – Браво, прекрасный юноша! Этот тебе больше вреда не сделает?

В этот момент король приколол к земле предводителя мятежников, и за этим последовало нечто неслыханное, невероятное.

Воины короля вынесли убитого из рядов и своими палицами били его по ребрам до тех пор, пока грудь у него стала совсем плоской; тогда они просверлили в ней дыру.

– Боже правый! – вскричал лейтенант; – Эти несчастные собираются есть его!

Мульграв махнул рукой. – Нет, сэр, из него сделают только щит. Вы сейчас увидите.