Из Еврейской Поэзии XX Века - [12]

Шрифт
Интервал

Нет, не отсюда откроются времена и пространства.
Не поймет и не будет понят, покуда песня его
Не зазвучит на чужих языках, и придел свой
он не покинет,
Чтобы одним дыханьем с чуждым миром дышать;
И его одежда, сшитая по законам
Своего поколенья, будет на нем древней,
Чем на муже, спустившемся с Галаада…
Вот, окунувшись, из Иордана он
Вышел и, бросив там свою ветхость, побрел, гонимый
Ветром времен и пространств… И внезапно здесь
Оказавшийся, озирается в страхе
Средь воюющих призраков,
Обступивших его…

Из поэмы «Дождливые дни 1957 года»

Вот неспешно идет еврей в государстве еврейском.
Вечер, зелень деревьев с двух сторон песчаной дороги…
Прежде хаживал так еврей в Польше или в Литве —
Гойских странах — в осенней поблекшей одежде
Под крылами Шехины.
Ой, печальна была она, как голубица
Между нечистыми птицами, что ненавистью полны,
Наша добрая, милостивая Шехина!
Так прохаживается еврей, восклицая мысленно:
«Бог мой!
Вот бы в лазурном празднике чуда через море сюда
Все местечки смогли убежать вместе с сутолокой
еврейской:
Люди из вышнего мира, заучивающие нараспев;
Мелочь птичья, принцы без царства, еловая молодежь,
Сочно-ветвистая, будоражители вселенной,
Бунтари, способные строить и защищать;
Натрудившиеся сучковатые люди и неудачливые купцы,
Те, что долгие годы сохнут по доброй вести;
Знатоки мировых широт и глубин, служители мысли,
У которых нет под ногами собственной почвы, чтобы
творить…
Эх, местечки с ландшафтами их, деревьями и цветами,
Синевой и зноем небесных вод…
Миллионы теплых евреев с буднями и всем тарарамом,
Себе под нос напевающих „баби-бам“,
С субботне-праздничным их переходом-
к-Богу-благословен-Он!
Прилепились бы здесь к Яффе и Ашкелону, Кармиэлю и
Цфату, став
Периферией, полной любви к короне нашей —
Иерусалиму!
Бог мой! Увы, почему этого нет?
Что значит — нет? Почему этого нет?..»

1957

От переводчика

Предлагая подборку стихов шести еврейских поэтов, я хотел бы, насколько удастся, прояснить неизвестность, обычную для случая «в переводах». Адекватность прочтения требует адекватного представления о концепции переводчика, и не только в аспекте трактовки переводимого,[1] но и в плане живой проблемы диалектики подлинности — того, что понимать как существенное представительство.

Здравый смысл совершенно законно требует усомниться. Разве реально перевести стиховую форму со всеми ее особенностями и нюансами — рифмами, ритмом, музыкой, звукописью и проч.? Разумеется, нет. Значит, то, что получится — будет, — пусть художественно удачной, — выдумкой переводчика? Где провести уверенную границу между домыслами посредника и настоящим предметом культурного интереса — подлинным произведением? Можно ли в другом языке, тем более, с непохожим строем не утратить того, что называют (для меня загадочное понятие) «духом оригинала»? Эти сомнения справедливы вполне. Никаким старанием не создать достоверно копирующего перевода. И все же. Сама нужда в поэтическом переводе — есть уже усмотрение, пусть не всегда опознанного, его созидательного потенциала.

На пути поэзии языковой барьер — категория абсолютная. Нет и не может быть мостов и лазеек, позволяющих произведению напрямую, не расставшись со своим языковым бытием, перейти в другую языковую действительность.

Преодолеть невозможное возможно только тогда, когда в полной мере осознается необходимость нового через прерыв воссоздания поэтической вещи, стремящейся выразить оригинал в системе другой речевой среды, изнутри ее актуального и живого контекста.

Сконцентрированность на том, что с языка на язык непереводимо, куда продуктивней перевернуть в позитивную, творческую проблему: что есть предмет поэтического перевода? Что мы собственно переводим с языка на язык? Только этот подход делает нас хозяевами ситуации, вводит труд в созидательную колею, требуя и вместе с тем позволяя ясно определить, что является подлинным содержанием, а что — лишь средствами для его воплощения. Суть, очевидно, не в реалиях образов, аллитерациях и размерах, то есть не в средствах поэзии, верно, непереводимых, поскольку в конечном счете не они предмет перевода. Подчиненные главному — идее оригинала (на всех ее уровнях — и смысловых, и эстетических), они выражают произведение лишь в контексте своей языковой действительности. Существенный разворот или субъект межязыкового тождества заключен в идее произведения, соотносясь с которой, поэт творил необходимую эстетическую орудийность.

Автор свободен в выборе поэтических средств. Аналогичной свободой пользуется поэт-переводчик, поскольку свобода должна входить в содержание перевода, выражая подлинность внутренних взаимодействий. Отличаясь от своеволия, уводящего в сторону от идеи оригинала, переводческая свобода подчинена установке на подлинное содержание, на адекватность по существу. Степень свободы подсказывается художественной идеей, являющейся ориентиром в выборе воссоздающих средств.

Только наличие смыслового стержня, позволяет определить формообразующее начало не повреждающей подлинность эстетики воссоздания. Если выражен смысл, то и «дух» приложится. Отсюда, решающий для перевода творчески строящий момент — выявление идеи оригинала, внутренней взаимосвязи его содержательных линий.


Еще от автора Перец Давидович Маркиш
Куча

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Баллада о воинстве Доватора

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Стихотворения и поэмы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Избранные стихотворения Ури Цви Гринберга

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Баллада о двадцати восьми

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Стихи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.